Но я также научился у нее еще одному - что все подобные моменты рано или поздно заканчиваются.
Я встаю и обтрушиваю кусочки цемента со своих серых слаксов и отрываю дверь. Мой отец сидит в большом кресле в гостиной за бумагами. Я иду, прямо расправляя плечи, чтоб он не ругался из-за того что я сутулюсь, направляюсь к ступеням, может быть, он даст мне пройти в свою комнату не замеченным.
- Расскажи мне о тесте, - говорит он и показывает на диван, приглашая сесть.
Я пересекаю комнату, аккуратно преступаю через чемодан с бумагами, что стоит на ковре и сажусь туда, куда он указывает, на краешек дивана, так, чтоб можно было быстро встать.
- Ну? - Он снимает очки и смотрит на меня выжидательно. Я слышу напряжение в его голосе, такое, которое появляется после дня тяжелой работы. Я должен быть осторожен. - Какой твой результат?
Мне и в голову не приходит не сказать ему:
- Отречение.
- Больше ничего?
Я хмурюсь:
- Конечно же, нет.
- Не смотри на меня так, - говорит он, и я перестаю хмуриться, - ничего странного не случилось с твоим тестом?
Во время теста я знал, где я был, я знал, что в то время, как я думал, что нахожусь в кафетерии в своей школе, на самом деле я лежал в кресле в комнате для тестов, мое тело было подсоединено к аппарату многочисленными проводами. Это было странно. Но я не говорю с ним об этом, не сейчас, когда я вижу, как он напряжен.
- Нет, - отвечаю.
- Не ври мне, - говорит он и хватает меня за руку так крепко, словно ее взяли в тиски. Я не смотрю на него.
- Я не вру, - отвечаю, - мой результат: Отречение, так как и ожидалось, женщина едва ли посмотрела на меня, когда я покидал комнату. Честно.
Он отпускает меня, моя кожа горит там, где он держал меня.
- Хорошо, - говорит он - Я уверен, тебе есть о чем подумать, тебе стоит пойти в свою комнату.
- Да, сэр.
Я встаю и опять пересекаю комнату с облегчением.
- О, - добавляет он, - сегодня вечером придет кое-кто из моих коллег, так что тебе бы следовало поужинать раньше.
- Да, сэр.
Перед тем как солнце садится, я беру еду из буфета и холодильника: две булочки, свежую морковку все еще с зелеными хвостиками, кусок сыра, яблоко, остатки курицы без приправ. Еда всегда одинакова на вкус, как пыль и глина. Я смотрю на дверь, чтоб не столкнутся с сотрудниками отца. Ему не понравится, если к их приходу я не уберусь в свою комнату.
Я допиваю стакан воды, когда первый член совета проявляется у дверей, я спешу в свою комнату через гостиную до того как мой отец откроет дверь. Он ждет, держа руку на ручке, его брови приподняты, наблюдает, как я подхожу к перилам и указывает на ступени, по которым я быстро поднимаюсь в то время, как он отрывает дверь.
- Привет, Маркус! - я узнаю голос Эндрю Прайора. Он один из самых близких друзей отца на работе, что в принципе, ничего не значит, потому что никто на самом деле не знает моего отца. Даже я.
С верхнего пролета лестницы я смотрю вниз на Эндрю. Он снимает туфли. Я иногда вижу его и его семью, идеальная семья из Отречения, Натали и Эндрю, их сын и дочь - не близнецы, но оба учатся в моей школе, на два года младше меня, они всегда медленно ходят по тротуару вертя головами стараясь рассмотреть прохожих. Натали организовывает все добровольческие акции в помощь афракционерам среди Отречения, моя мать, наверное, знала ее, хоть она и редко присутствовала на встречах Отречения, отдавая предпочтение прятать свои секреты, как я прячу свои в этом доме.
Мы с Эндрю встречаемся взглядами, и я бегу по холлу в свою комнату, закрывая за собой дверь.
Моя комната такая же чистая, как и все комнаты членов Отречения. Мои серые простыни и покрывала аккуратно заправлены, мои школьные книги сложены идеальной стопкой на столе. Так же тут стоит маленький шкаф с несколькими идентичными стопками одежды, он стоит возле окна, что пропускает в комнату только самый спокойный солнечный свет по вечерам. Через него я могу видеть соседний дом, который точно такой же, как этот, разве что он находится на пять футов восточнее.
Я знаю, как бездеятельность привела мою мать в Отречение, если тот человек и вправду говорил правду о том, что она ему рассказывала. Я чувствую, что это как раз то, что произойдет завтра со мной, когда я буду стоять между всеми этими кубками различных фракций с ножом в руке. Четыре фракции я не знаю, или скорее, я им просто не доверяю, с правилами, что я не понимаю, и только одна мне знакома, предсказуема, понятна. Если выбор Отречения не принесет мне невероятного счастья, то он хотя бы приведет меня в спокойное место.
