Но летнюю ссору она не могла забыть. Все началось с пустяков. Она постоянно пыталась по запечатлевшимся в памяти картинкам восстановить какие-то подробности своего детства. А в тот же день, не успела она вернуться из Стокгольма в Истад, они начали ссориться как раз по поводу этих картинок в памяти. Как-то, когда она была еще маленькой, они вместе ездили на Борнхольм. Отец, ее мать Мона и она, ей было тогда лет шесть или семь. Причиной идиотской ссоры явился вопрос, ветреный был тогда день или не очень. Они только что пообедали и сидели на тесном балконе, подставив лица теплому ветерку. Вдруг кто-то из них вспомнил про Борнхольм. Отец настаивал, что Линду укачало и ее вырвало ему на куртку. У Линды, напротив, запечатлелось в памяти небесно-голубое море, совершенно спокойное, ни единой волны. Они ездил на Борнхольм только один раз, спутать было не с чем. Мать ее не особенно жаловала морские путешествия, и отец вспоминал, как он удивился, что Мона согласилась на эту поездку…
Вечером, после этой нелепой, возникшей из ничего, ссоры, Линда долго не могла уснуть. Через два месяца она должна была приступить к работе аспиранта[1] в истадской полиции. Она закончила обучение в Стокгольме и хотела как можно скорее приступить к работе. Но пока ей было совершенно нечего делать, а отец не мог составить ей в этом компанию — он взял большую часть отпуска еще в мае. Она была тогда уверена, что он купил дом и собирается посвятить отпуск обустройству. Он и в самом деле купил дом в Сварте, к югу от шоссе, на берегу моря. Но в последний момент, когда уже и задаток был уплачен, хозяйка дома, старая одинокая учительница на пенсии, при мысли, что она, оставляет свои розы и рододендроны человеку, совершенно ими не интересующемуся и говорящему только о том, как он построит конуру, где будет жить пока еще не купленная им собака… представив себе все это, она вдруг вышла из себя и отказалась продавать дом. Маклер предлагал отцу настоять на завершении сделки или, по крайней мере, потребовать компенсации за моральный ущерб, но отец мысленно уже попрощался с домом, в котором не прожил ни дня.
Остаток отпуска он употребил на то, чтобы найти другой дом. Но все, что ему предлагали, было либо чересчур дорого, либо вовсе не соответствовало тому образу, что он выстроил за долгие годы жизни в квартире на Мариагатан в Истаде. Там он покуда и оставался, уже всерьез спрашивая себя, не суждено ли ему провести в этой квартире остаток жизни. Линда закончила последний семестр в Высшей школе полиции, и он в один из выходных поехал в Стокгольм и по самую крышу набил машину вещами, которые она пожелала взять с собой. В сентябре ей должны были предоставить квартиру, а до этого она жила в своей старой комнате.
Они сразу начали действовать друг другу на нервы. Линда извелась от нетерпения и все время настаивала, пусть отец похлопочет, чтобы ей выйти на службу пораньше. Он даже как-то завел об этом разговор с шефом истадской полиции Лизой Хольгерссон, но она ничего не могла сделать. Им, конечно, при таком недостатке персонала очень нужны аспиранты, но денег на зарплату пока что нет. И Линда, как бы в ней ни нуждались, не сможет приступить к работе раньше десятого сентября.
За лето Линда нашла двух своих старых подруг, с кем дружила еще в детстве. Как-то она случайно встретила на площади Зебу, или Зебру, как ее все называли, и поначалу не узнала ее. Она перекрасила свои черные волосы, став огненно-рыжей, и, кроме того, сделала короткую стрижку. Зеба приехала в Швецию из Ирана. Они учились вместе до девятого класса, потом их пути разошлись. В тот день в июле, когда они встретились, Зебра шла с детской коляской. Они зашли в кондитерскую выпить кофе.
Зебра сперва училась на бармена, но потом забеременела от Маркуса — Линда его знала, тот самый Маркус, что обожал экзотические фрукты и уже в девятнадцатилетнем возрасте заложил питомник на южном въезде в город. Их отношения давно прервались, но ребенок остался. Они долго разговаривали, пока мальчик не завопил так истошно, что они были вынуждены выйти на улицу. После этого они продолжали встречаться, и Линда отметила, что теперь, вновь наведя мосты в свое прошлое, когда она знала о мире не больше, чем могла разглядеть на истадском горизонте, она стала куда терпимей.
