Оба молодых человека, у которых внутри взыграло обилие сил и соков, вот-вот подерутся. Какой-то здравомыслящий учитель вступает между ними, взывая к дисциплине и религиозным заповедям. Он, кстати, — преподаватель закона Божьего.
Анна даже слегка подпрыгивает от беспокойства, так как и ей есть что сказать. Она хочет сказать, что Ханс принадлежит ей и никому другому. Даже если впечатление сложилось иное. Райнер с близкого расстояния, безо всякого телефона, сообщает Софи, какие чувства по отношению к ней он испытывает и испытывал всегда. Из гордости он никогда не признавался в этом. Но теперь это сильнее его. И совладать с этим невозможно. По его мнению, она спокойно может узнать об этом. Следующая по нарастанию степень представляла бы собою солнечные блики на траве в лесу, дождик, начинающий падать медленно и неслышно, смолистый аромат деревьев, Софи в старом плаще, затаив дыхание, нежно гладит его по волосам. Бывают моменты, когда и интеллектуалу требуется телесный комфорт. Плотный деревенский ужин на простой клетчатой скатерти и множество серьезных и глубокомысленных бесед, при которых умозрительно будет присутствовать и сам Господь Бог. Это мечта любого гимназиста, которая является и его мечтой. После ужина они укладываются в постель и продолжают чтение Камю, которого все это время читают вместе. То место, где приговоренному вдруг открывается мир, уже ставший для него навсегда безразличным. И он думает о своей матери. Если угодно, он, Райнер, будет думать о Софи. Затем они скрываются от объектива кинокамеры в лесной чаще.
Софи говорит, что после каникул мать отправит ее в Лозанну, сменить обстановку и окружение.
— И это уже решено окончательно? — робко вопрошает Райнер.
— Да, решено. В пансион.
Софи уже сейчас радуется совершенно иной среде и чужому языку.
Райнер спрашивает, зачем же ее так тянет вдаль, когда все хорошее находится так близко, а именно здесь.
— Зачем тебе нужно это чужое окружение? Тебе бы лучше заняться усмирением чужого и незнакомого зверя — во мне. Я сейчас охотно совершил бы с тобой половой акт, но таковой унижает женщину. По этой причине мне необходимо вышеупомянутое усмирение.
— То, что я устроила в спортзале, событие более грандиозное, чем всякие ухаживания и признания в любви. Событие воспламеняющее.
Райнер говорит, что она, разумеется, не хочет покидать его и сейчас об этом просто так болтает. И в доказательство того, что она пользуется его безграничным доверием, он хочет лишь ей одной поведать кое-какие свои мысли о романе Камю «Чума», это следующая книга, которую они будут читать вместе. Только пусть она никому не рассказывает.
Софи кончиками пальцев холодно отодвигает его в сторону и здоровается с родителями своего партнера по вальсу, которые с ней знакомы и расспрашивают о планах на будущее, в ответ на что им также сообщается о Лозанне. Это находит их одобрение, равно как и тамошние возможности для занятий спортом.
Анна дышит Софи в затылок, покрытый светлыми волосами. Ей хочется рассказать кое-что о своем собственном характере. Такой словоохотливой она давно не была. Анна констатирует, что характер определяется слепой ненавистью ко всему свету. Пусть Ханс и ее тоже хотя бы раз поднимет, как только что поднимал Софи. Ханс говорит Анне, чтобы та сгоняла и принесла ему бутерброд с колбасой. Анна ракетой срывается с места и уносится прочь.
Тем временем Райнер и Ханс повисают на плечах Софи, соответственно один на левом, а другой на правом, и вовсю убеждают ее вместе с ними покинуть этот тягомотный школьный праздник, чтобы продолжить дискуссию. Райнер вдобавок дает торопливые пояснения по поводу современной музыки, которая как раз сейчас звучит из магнитофона. Не нужно Софи ехать ни в какую французскую Швейцарию. Ханс начинает вторить: Швейцария, Швейцария лишь после того, как ему объяснят, где находится Лозанна.
Софи высокомерно стряхивает с себя их руки, которые желают ей добра, но за дело берутся из рук вон плохо, она возвышается над ними, подобно злому плотоядному растению, умерщвляющему насекомых своим клеем и не терпящему каких бы то ни было помех. Она уедет хотя бы ради того, чтобы больше не видеть их обоих.
