Винтер. Нет, господин профессор, этого я не могу вам сказать. Сначала было накрыто на десять персон, потом тайный советник велел один прибор убрать. Я сказал господину тайному советнику: «Простите, но все еще один прибор лишний». Тогда господин тайный советник набросился на меня: «Ничего нет лишнего! Замолчи!» (Проходит по комнате и удаляется.)
Паула Клотильда (стремительно ходит взад и вперед). Сесть с этой швейкой за один стол?!
Вольфганг. С дочерями каторжников обычно за стол не садятся. Это может стоить мне служебного положения.
Беттина. Нет, нет и еще раз нет! Я не поверю, чтобы отец мог от нас этого потребовать.
Входит Эгмонт.
Эгмонт. Что случилось? Что здесь происходит, господа! Вы похожи на потревоженных ос… Эрих Кламрот как одержимый носится по саду, да и вы здесь наверху словно с ума сошли.
Вольфганг. Да, бывают вещи, превышающие меру терпения даже почтительного сына.
Оттилия. Тебе известно, зачем здесь девятый прибор?
Эгмонт. Думаю, придет Инкен Петерс. Может быть, она уже в доме.
Паула Клотильда. Ты так просто говоришь об этом, дорогой Эгерт.
Эгмонт. Да, я говорю об этом просто.
Паула Клотильда. Ты не понимаешь всего значения этого шага. Страшные времена наступят, мой милый мальчик, когда ты должен будешь назвать эту продавщицу мамой.
Эгмонт. У тебя фантазия, поистине достойная Данте.[40] Мой совет тебе – не преувеличивай.
Паула Клотильда. А ты, Эгмонт, не понимаешь, что говоришь! Нужно взять в оборот старую Петерс. Эта ведьма знает, чего хочет. Ей предлагали целое состояние, лишь бы она убралась отсюда вместе со своей дочкой. Наотрез отказалась. Дочь – ее капитал, и она через нее надеется выручить гораздо больше.
Эгмонт. Паула, ты всюду видишь утонченную хитрость, на которую эти простые люди не способны. Присмотрись к ним поближе. О деньгах я ничего не знаю. Но Инкен такой прямодушный и скромный человек, что за нее я готов ответить головой! Мы с папой и Инкен были втроем в зоологическом саду и чудесно провели там полчаса!..
Паула Клотильда. Возможно, дочь еще не так испорчена. Но у матери Инкен многое на совести.
Беттина. Что ты говоришь? На что ты намекаешь?
Паула Клотильда. Муж старой Петерс умер в следственной тюрьме. Как известно, он покончил с собой. Недавно Ганефельдт ознакомился с материалами судебного следствия. Этого человека – железнодорожного инспектора – обвиняли в поджоге собственного имущества при переезде семьи. Но говорят, что это дело ее рук. Подозрение все больше и больше падает на Петерс. Вероятно, ее присудили бы к каторжным работам, если бы не окочурился единственный свидетель – ее муж.
Эгмонт. Я верю больше Штейницу, чем Ганефельдту. А Штейниц не допускает и мысли о виновности фрау Петерс.
Паула Клотильда. Она марионетка в его руках. Он в этом заинтересован. И хорошо знает, почему это делает. А у нас совсем другие сведения.
Входит Штейниц.
Штейниц. Прошу вас спокойно указать мне на дверь, если я здесь лишний.
Эгмонт. Вы пришли как раз вовремя, доктор. Моя уважаемая невестка только что прошлась по адресу фрау Петерс.
Паула Клотильда. Я говорила только о том, что написано в документах и уже доказано…
Штейниц. Что же написано в документах? Что доказано?
Вольфганг. Паула, не будем касаться таких вопросов.
Эгмонт. Моя невестка считает, что фрау Петерс виновна в поджоге! А муж ее в тюрьме покончил с собой будто бы для того, чтобы спасти жену.
Штейниц. Такими утверждениями в последнее время стали запугивать почтенную фрау Петерс даже посредством анонимных писем, составленных в самых площадных выражениях. Одно из этих писем она мне показала. Я собираю подобные документы человеческой подлости. Кажется, открытка при мне. (Достает открытку из кармана и протягивает ее Пауле Клотильде.) Да вот она, если кому-нибудь интересно.
Паула Клотильда (немного растерявшись, так как открытка написана ею). Мне неинтересно. Почему это может меня интересовать?
Штейниц. Я думал, что открытка вас заинтересует; автор этой недостойной мазни высказывает то же мнение, что и вы.
Паула Клотильда. Как так «мазни»? Кто мог написать эту анонимную открытку?
Штейниц. Не знаю, – ведь она анонимная.
