Я это предвидел давно. Я не мог с тобой спорить, - мне нечем было помочь тебе. В холоде, во мраке, в страшной тишине, в пустоте, подобной пустоте склепа, ты лежало недвижимо. Я понял, что ты умираешь, но я не поверил, что где-либо в твоих никаких еще не извлеченных тобою сил. Ты не могло их собрать несколько суток, - я спорил тайниках нет с тобой, доказывая тебе, что ты еще не всего лишилось. Ты не хотело даже слушать меня. Тут впервые я почувствовал себя в твоей власти, потому что твоя смерть была бы моей смертью, ты хотело умереть, потому что для тебя это был бы единственный путь к покою. А я не хотел умирать, потому что моя жизненная задача еще не была выполнена.
Я спорил с тобой четверо суток - это был хитроумный, отчаянный, дьявольский спор, происходивший у нас с тобою наедине, без свидетелей, в мрачном, беззвучном, холодном "склепе".
Помнишь, как трудно мне было победить тебя в этом споре? Но кому ты скажешь спасибо за эту победу мою теперь? А я говорю спасибо тебе за то, что и в тот раз ты нашло в себе мужество выполнить мое приказание - встать и пойти, действовать, отогнать от нас цепкие руки смерти.
Помнишь, тело мое, как это было? За это я никогда не перестану тебя уважать и любить.
Счастье, которое приходит только к сильным, пришло к нам тогда потому, что мы оба оказались сильными. Мы с тобой оказались там, где не было голода, где было тепло и светло. За эту услугу я тебя ублажал семь дней - ты ело и пило вволю, страх разбирал меня, когда со стороны я наблюдал за твоей неукротимой ненасытностью. От нее одной ты могло погибнуть тогда, но ты выдержало и это испытание - испытание излишеством... Медленно, очень медленно, ты восстанавливалось, но я и тут не давал тебе передышки - я гнал тебя моими приказами в опасности и труды, я только давал тебе спать, я только стал более внимательным к твоим минимальным потребностям.
И наконец, все пошло, как прежде, - ты снова стало слушаться меня во всем и всегда, а я не изменился ни в чем, только стал еще суровее и уже не требовал от тебя ни беспечного смеха, ни лишней улыбки.
Так прошел еще год... И только когда я забывал, что ты уже не то, каким было до этой войны, и требовал от тебя больше, чем было в твоих возможностях, ты изрядно начинало упрямиться, раза два вновь объявляло мне забастовку. Я, в конце концов, понимал тебя, но дав тебе короткую передышку, все-таки ничуть не снижал моих требований к тебе.
Теперь ты все чаще вступало в пререкания со мною. Я злился на тебя, от этих споров с тобою я постепенно ожесточился. Ты стало меня подводить, из-за тебя я уже не всегда мог выполнить все то, что задумал, чего хотел.
И вот настал день, когда я вынужден был признать, что от такого, каким стало ты, я не могу уже требовать всего, чего требовал прежде. Ты, я видел это, хотело по-прежнему быть мне верным и покорным слугой, но тебя не хватало. Ты стало мне жаловаться на свою судьбу, и я понял, что ты у меня одно, что никто мне тебя не заменит, когда ты потеряешь работоспособность.
Что ж, признаю: мне пришлось быть к тебе снисходительнее, и - видишь я наконец согласился дать тебе полный отпуск. Он длится уже три недели. В первый раз за время войны не ты мне, а я подчинился тебе. Все мои желания я припрятал на это время "в шкатулку". Я сам стал твои покорным слугой, все, чего ты ни желаешь, я стараюсь предоставить тебе. Ты требуешь пищи - я даю ее тебе, столько, сколько тебе захочется. Ты хочешь быть дома, не хочешь никуда идти - я тебя не гоню - лежи, отдыхай. Ты не хочешь записывать мои мысли - я молчу, делаю вид, что у меня и нет никаких мыслей, которые я хотел бы занести на бумагу. Тебе хочется нежиться в ванне?.. Я не жалею денег, только б ты могло дважды в сутки лежать в теплой воде. Мне смешно, когда в ванне ты делаешь плавательные движения, но я к тебе снисходителен, я понимаю: тебе хочется вспомнить то золотое время, когда ты сильным плечом, могучим ударом руки рассекало морскую волну.
Еще недавно у тебя было отвращение к каждому шагу, который по моему приказанию ты должно было сделать. Я разрешил тебе не двигаться, не ходить, и пренебрег всеми своими делами. Тебе хотелось после ночного сна поспать еще днем - я позволил тебе и это, как бы ни ценил время.
