— Нет.
— Вообще-то, я считаю — это жестоко, держать их в городе. — Он кончил чистить брюки, уселся поглубже в кресло и снова взглянул на свои ручные часы. — Случая не было, чтобы этот человек куда-нибудь поспел вовремя. Мы идем смотреть «Красавицу и чудовище» как-то — а на этот фильм, знаете ли, непременно надо поспеть вовремя. Потому что иначе весь шарм пропадает. Вы его смотрели?
— Нет.
— О, посмотрите непременно. Я его восемь раз видел. Совершенно гениально. Вот уже несколько месяцев пытаюсь затащить на него Фрэнклина. — Он безнадежно покачал головой. — Ну и вкус у него… Во время войны мы вместе работали в одном ужасном месте, и этот человек упорно таскал меня на самые немыслимые фильмы в мире. Мы смотрели гангстерские фильмы, вестерны, мюзиклы…
— А вы тоже работали на авиационном заводе? — спросила Джинни.
— О боже, да. Годы, годы и годы. Только не будем говорить об этом, прошу вас.
— А что у вас тоже плохое сердце?
— Бог мой, нет. Тьфу-тьфу, постучу по дереву. — И он дважды стукнул по ручке кресла. — У меня здоровье крепкое, как у…
Тут в дверях появилась Селина, Джинни вскочила и пошла ей навстречу. Селина успела переодеться, она была уже не в шортах, а в платье — деталь, которая в другое время обозлила бы Джинни.
— Извини, что заставила тебя ждать, — сказала она лживым голосом, — но мне пришлось дожидаться, пока проснется мама… Привет, Эрик!
— Привет, привет!
— Мне все равно денег не нужно, — сказала Джинни, понизив голос так, чтобы ее слышала одна Селина.
— Что?
— Я передумала. Я хочу сказать — ты все время приносишь теннисные мячи, и вообще. Я про это совсем забыла.
— Но ты же говорила — раз они мне ни гроша не стоят…
— Проводи меня до лифта, — быстро сказала Джинни и вышла первая, не прощаясь с Эриком.
— Но, по-моему, ты говорила, что вечером идешь в кино, что тебе нужны деньги, и вообще, — сказала в коридоре Селина.
— Нет, я слишком устала, — ответила Джинни и нагнулась, чтобы собрать свои теннисные пожитки. — Слушай, я после обеда позвоню тебе. У тебя на вечер никаких особых планов нет? Может, я зайду.
Селина смотрела на нее во все глаза.
— Ладно, — сказала она.
Джинни открыла входную дверь и пошла к лифту.
— Познакомилась с твоим братом, — сообщила она, нажав кнопку.
— Да? Вот тип, правда?
— А кстати, что он делает? — словно невзначай осведомилась Джинни. — Работает или еще что?
— Только что уволился. Папа хочет, чтобы он вернулся в колледж, а он не желает.
— Почему?
— Да не знаю. Говорит — ему уже поздно, и вообще.
— Сколько же ему лет?
— Да не знаю. Двадцать четыре, что ли.
Дверцы лифта разошлись в стороны.
— Так я попозже позвоню тебе! — сказала Джинни.
Выйдя из Селининого дома, она пошла в западном направлении, к автобусной остановке на Лексингтон-авеню. Между Третьей и Лексингтон-авеню она сунула руку в карман пальто, чтобы достать кошелек, и наткнулась на половинку сандвича. Джинни вынула сандвич и опустила было руку, чтобы бросить его здесь же, на улице, но потом засунула обратно в карман.
За несколько лет перед тем она три дня не могла набраться духу и выкинуть подаренного ей на пасху цыпленка, которого обнаружила, уже дохлого, на опилках в своей мусорной корзинке.
