— Ну как, дядя? — с веселой усмешкой спросил Антошка. — Согрелся?
— Согрелся.
— Это тебе не Сибирь. На крыше-то ух как нас прохватывало! А тут, гляди ты, чуть не весна. Это и есть наш заводской поселок. Видишь трубу? — Антошка указал на рыжеватый хвост дыма, косо клубящийся в безоблачном синем небе. — Там и завод. Тех самых Мак-Кормиков, которые еще при царе делали здесь машины для твоей Сибири. Конечно, для богатеев, — добавил он, заметив невольное движение протеста на лице мужика. — Теперь те машины мы делаем для трудящих крестьян…
Савелий промолчал. Про себя он с растущим разочарованием (в который уж раз!) все больше удивлялся тому, как, оказывается, бедно тут, в центре России. В Мануйлове думалось, что место, где делают справные жатки да молотилки, должно быть особенным и красивым. Дома непременно кирпичные. Улицы — одна красивше другой. Оказалось — совсем не то. «Базар вон… рази с нашим сравнишь? — думал мужик. — Кучка того да кучка сего… и каждая в миллион! Одеты все кто во что. Больше во рвань. Вот тебе и московские возглавляльщики всей России. Вот тебе и гегемоны, как говорил о рабочих посельщик Емельян. Но если уж тут, в Москве, сами эти гегемоны так худо живут, то где по-другому? Может, крестьянам ладнее думать самим по себе? Без всякого гегемона? И то: городских-то заморышей да оборвышей рази сравнишь по силе с теми, как наш Мартемьян Износков? Наши сибирские богатеи мордасты да сыты… истинно власть! Будто навеки округ уселись. И не столкнешь. С ими не совладать таким гегемонам. Никак!»
На душе его с каждым шагом делалось все мутнее. «Видно, зря сюда ехал. Какая уж тут особая правда? На пустое-то брюхо? Рабочий — он, может, и гегемон, но тоже ведь человек. Жрать охота, брюхо набить чем- ничем. А как набьешь за те совецкие миллионы? Да-а… однако же и с другой стороны, — боясь поддаваться горестным выводам, которые всю дорогу, пока добирался сюда целых три месяца на буферах да на крышах, мучали, не давали заснуть, опять оспорил себе мужик. — Может, зря тороплюсь? Не Москва еще. К нему теперь надо, к главному. Уж если не он, если не у него, то куда тогда подаваться? Только в разбой? Колотить направо-налево. Шайку собрать и айда куролесить по всей проклятой Расее…»
Антошка между тем бойко шагал впереди и все веселее поглядывал по сторонам.
«И то: чай, домой вернулся! — с искренней симпатией к хорошему парню отмечал про себя Савелий, и на сердце почему-то становилось все-таки легче. — Где дом, там все нипочем…»
Так они миновали базарчик, затем кирпичную баню, от которой вдруг так пахнуло на них парным березовым духом, что спина и бока мужика затомились и зачесались — раздеться бы догола да за веник! А сразу за баней открылись взгляду сбитые из толстых тесин въездные заводские ворота. За ними — еще ворота с калиткой и сторожем возле будки. Над будкой — стеклянно вспыхнули крыши цехов. Потянуло оттуда гарью. Глухой и сильный утробный гул надавил на уши.
Так и гудело и ухало все время, пока они шли вдоль высокого заводского забора, за которым высились крыши домов и еще голые тополя и где, как сказал Антон, находился первый заводской двор с квартирами инженеров и мастеров. «А уж за теми квартирами, — с гордостью добавил паренек, — литейные, сборочные, кузнечные цехи…»
«Значит, там они, здешние гегемоны!»
Размышления мужика неожиданно прервал звонкий голос:
— Приехал, черт полосатый! — Высокий веснушчатый парень в заячьем малахайчике весело теребил за рукав улыбающегося Антошку. — А мы тебя вот как ждали! — Парень мельком оглядел Савелия. — Нынче же приходи в волсовет: важное дело есть!
— Так видишь ли, Миха, — начал было Антошка. — В баню бы…
— В баню ты завтра сходишь, — решительно перебил его тот. — Дело такое… не терпит! Мы, как придешь, из волкома сразу пойдем к товарищу Дылеву. Всех ребят вызывал…
Миха опять скосил свои серые внимательные глаза на Савелия.
— Значит, жду…
Антошка поежился, но смирился. Сказал Бегунку, оглянувшись на строгого Миху:
— Секретарь волисполкома Мишка Востриков. Он же наш секретарь комсомола…
Некоторое время они с Савелием молча шагали вдоль забора. Потом забор круто свернул в сторону, а тропа завиляла по узкому переулку мимо ряда одноэтажных домов в три-четыре окна, с палисадниками. В окнах, как и в Сибири, цветы в щербатых глиняных плошках. Иные дома побольше, с кирпичными первыми этажами. Кое- где со следами сорванных вывесок над плотно закрытыми изнутри дверями.
