Василий Петрович ошеломленно посмотрел на него.
- А как же? - растерянно спросил он. - Все ведь мы люди, все стараемся улучшить свою жизнь. Рыба ищет где бы глубже, а человек как бы лучше. Да ведь я преклонных лет. И супруга моя такая же. Ежели годков пять протянем на белом свете, так это хорошо. Не о себе думаю - о детях да внуках своих... Могет быть, - нерешительно взглянул он на профессора, - и у вас с Надей детишки могут народиться...
- Конечно, могут быть, - согласился Аристарх Федорович. - Но, Василий Петрович, дорогой мой, разве я с Надюшей и наши дети будем рассчитывать на ваши богатства? Конечно, нет. Были раньше времена, когда наследники с нетерпением ждали дедовского наследства. А сейчас не то. Если у нас будут дети, мы сумеем их воспитать, дадим образование, поставим на ноги. Будут работать, обеспечат себя. Вероятно, так же мыслит и Прохор Васильевич. Другое дело - Ваня и Леня, они живут с вами. Некоторое время им потребуется еще ваша забота о них. Но через пяток лет и они тоже станут на свои ноги...
- Что ж, выходит, мои старания ни к чему? - упавшим голосом спросил Василий Петрович. - Стало быть, можно мне и не работать?
- Нет, - сказал профессор, - я не хочу этого сказать. Работать вам надо, даже необходимо. Всю жизнь вы привыкли трудиться. Если вам сейчас перестать работать, то жизнь для вас окажется пустой, непривлекательной. Я говорю о другом...
- Папочка, - вмешалась в разговор Надя, - Аристарх Федорович хочет сказать, что работать тебе надо, но богатства наживать не следует.
- Не следует? - с огорчением переспросил старик. - Вот все вы нынче стали какие-то колобродные, непонятные... Однова я даже с Виктором из-за этого поругался. Он мне тоже говорил: "Не покупай, говорит, дядя, трактор, не нужен он тебе, из-за него одни лишь неприятности у тебя будут"... И вот зараз зятек мой, извиняюсь, Аристарх Федорович, человек ученый, а поет не то. Истинный господь, не то...
Старик намеревался с жаром доказывать свою правоту, но пришел с почты рассыльный и вручил ему письмо с заграничными марками и штемпелями.
- Откель же это, а? - рассеянно теребил в руках конверт Василий Петрович, не решаясь вскрыть его.
- Уж не от Кости ли? - дрогнувшим голосом сказала Анна Андреевна.
- Дай-ка, папа, я посмотрю, - протянула руку Надя.
Старик покорно передал конверт дочери. Молодая женщина внимательно осмотрела штемпеля и марки на голубом конверте.
- Это письмо от Кости, - проговорила она, намереваясь вскрыть конверт.
- Погоди! - испуганно вскочил Василий Петрович. - Не разрывай! Ой, боже мой!.. - приложил он руку к сильно забившемуся сердцу. - Не было печали, так черти накачали. И зачем ему было нам писать? Беды теперь не оберешься, по станице разговор пойдет, скажут: с сыном, белым генералом, переписку ведет. Ах ты, матерь божия! Ой, нет, я вскрывать это письмо не буду. Отнесу в стансовет, нехай что хотят, то и делают с ним. Али секретарю партии, товарищу Незовибатьку передам. Генерал, так его!.. вдруг свирепея, заорал Василий Петрович, ударив кулаком по столу. - Удрал подлец, за границу, а мы тут через него и горе терпи, переживай. Письмо еще прислал, дурак. Али он не знает, что нам тут за него душу вытрясут...
- Петрович! - простонала Анна Андреевна, заливаясь слезами. - Бога-то не гневи! Сын ведь он нам с тобой...
Для матери все ее дети были одинаково милы и дороги. Всех их, своих кровных детей, она, старая мать, выносила под своим любящим сердцем, всех их в тяжелых муках рожала, всех вынянчила, воспитала. И всех таких непокорных и забурунных заграбастала бы сейчас в свои жаркие объятия и никому-никому в обиду не дала!
Распаленный вышел из-за стола Василий Петрович, намереваясь направиться к станичному начальству.
- Батя! - глядя в окно, сказал Захар. - Вон идет председатель стансовета Меркулов. Может, покликать его! При нем бы и прочитали письмо. Навроде бы мы без всякой утайки, власть бы сразу знала про письмо.
Мгновение старик подумал.
- Покличь! - приказал он сыну.
- Сазон Миронович! - высунувшись из окна, крикнул Захар. - Зайди на минутку к нам, дельце есть.
