2.
Михаил Зощенко вошел в литературу в самом начале двадцатых годов. Он принес в искусство опыт человека, прошедшего через три войны — Первую мировую, гражданскую и революцию. Его путь в искусство был трудным и сложным. Он перепробовал множество профессий: комендант почтамта, сапожник, актер драматического театра, милиционер, телефонист, агент уголовного розыска, инструктор по птицеводству, делопроизводитель, секретарь суда, кондуктор трамвая, счетовод…
Зощенко начал с произведений очень сильных, уже первая его книга «Рассказы Назара Ильича Синебрюхова» (1922) говорила о том, что в литературу пришел писатель с особенным, ни на кого не похожим голосом. Герой его рассказов Синебрюхов говорил:
«Каким ни на есть рукомеслом займусь — все у меня в руках кипит и вертится».
Стрелочник спрашивает Аполлона Перепенчука, героя, повести «Аполлон и Тамара», собиравшегося покончить самоубийством:
«— Знаешь ли какое ремесло?
— Нет…
— Это худа, — сказал стрелочник, покачав головой. — Как же по, брат, без рукомесла-то жить? Это, я тебе скажу, немыслимо худа! Человеку нужно непременно понимать рукомесло…»
Стрелочник устраивает Аполлона Перепенчука на работу могильщиком, и в этом ясно звучит ирония автора по отношению к людям, занятым только переживаниями и пустопорожними рассуждениями.
Комический сказ, созданный Зощенко, обличал мещанина. Он прорывался сквозь шквал жизненного уродства. Он вносил в ряды «уважаемых граждан» и «нервных людей» смятение и беспорядок.
Крупнейшие русские писатели хорошо видели сложную, противоречивую природу сатирического искусства. Ф. М. Достоевский писал:
«Разве в сатире не должно быть трагизма? Напротив, в подкладке сатиры всегда должна быть трагедия. Трагедия и сатира — две сестры и идут рядом и имя им обеим вместе взятым — правда».
3.
С первых номеров журналов «Бегемот» и «Смехач» (1924–1928) М. Зощенко стал одним из ведущих сотрудников. Лицо этих, популярных в те годы изданий, в значительной мере определялось его творчеством.
Если рассказы М. М. Зощенко чаще всего печатал под собственной фамилией, то большинство фельетонов в «Бегемоте», «Бузотере» и «Смехаче» подписано псевдонимами «Гаврилыч» или «С. Курочкин».
Произведения эти строились на конкретных и весьма злободневных фактах, почерпнутых либо из непосредственных наблюдений, либо из многочисленных читательских писем.
Получив на фронте хроническое заболевание сердца, М.М. глубоко заинтересовался вопросами психоанализа. У букинистов Ленинграда, Москвы, Киева, Харькова, Одессы, Воронежа он доставал книги Зигмунда Фрейда, изучал йогов, читал Соловьева, Бердяева, Кафку, Ницше, Пруста. За большие деньги приобрел Творения Блаженного Августина Епископа Иппонийского. Он собрал обширную литературу о Достоевском, пытаясь проникнуть в его внутренний мир.
Писатель серьезно увлекся философией, генетикой, психиатрией, гипнозом, парапсихологией. У него завязались дружеские отношения с академиком И. П. Павловым, профессором Л. С. Штерн, селекционером И. В. Мичуриным.
4.
Двадцать лет он вынашивал замысел своей Главной Книги — самой умной и самой человечной, талантливой и мудрой.
В годы Второй мировой войны он находился в Алма-Ате. Москвичи и ленинградцы, киевляне и одесситы, именитые деятели литературы и искусства чаще всего встречались на толкучке, где можно было все продать и все купить.
По вечерам, съедаемый тоской, М. М. Зощенко приходил в нетопленный павильон киностудии, где полуголодный Сергей Михайлович Эйзенштейн снимал «Ивана Грозного».
Художники подружились.
Они умели молчать и слушать тишину.
Михаил Михайлович пригласил Эйзенштейна, Виктора Шкловского, Елену Булгакову и меня послушать только что законченную повесть.
— Я не пророк, — сказал Эйзенштейн, — но по-хорошему завидую, ваша книга переживет поколения.
Темпераментный Виктор Борисович Шкловский, почесав рукой затылок, проговорил скороговоркой:
— Миша, ты написал лучшую свою книгу, но она не ко времени. Или ты станешь великим, или же тебя обольют грязью.
Внимательная и заботливая Елена Сергеевна где-то раздобыла бутылку водки и из своей комнатушки принесла большую тарелку оладий. Все набросились на еду. В одно мгновение опорожнили заветную бутылку. Эйзенштейн в портфеле обнаружил полпачки чая и несколько кусочков пиленого сахара. Елена Сергеевна тихо сказала:
