– Вы не представляете, кто мог с ней так поступить? И почему?
«Свободный флот, – подумал Пракс. – Потому что она готова была встать против них. А она это сделала потому, что люди страдают, голодают, умирают, а их можно спасти, и в ее силах было что-то изменить. Они узнали и убили ее. Так же, как убьют меня, если стану им мешать».
Он ответил на вопросительный взгляд безопасника. Подумал: «Они и тебя убьют».
– Хоть какие-то соображения, сэр? Даже мелочь может оказаться полезной.
– Нет, – сказал Пракс, – не представляю.
Доки станции Церера охватывали ее, грубо говоря, по экватору широким поясом из титана, керамики, стали. Движение планеты-карлика затрудняло стыковку, но едва защелкивались захваты, корабль получал все преимущества трех десятых g от гравитации вращения даже при выключенных, остывших двигателях. А сила Кориолиса про таком большом радиусе была пренебрежимо мала. Ему бы следовало чувствовать себя на «Пелле», как при умеренном ускорении, и не более того, однако Филипу было не по себе. Казалось, что с кораблем что-то не так – или что-то не так с ним самим.
Филип дважды заскакивал в медотсек, прогонял диагностику и, прочитав, стирал результаты. Все равно в них ничего не было. Может, он просто так привык к жизни под тягой, что легкий боковой снос беспокоил организм. А может, дело заключалось в том, что Филип оказался один на пустом корабле. Копошилась в сознании гложущая мысль, что, возможно, это из-за подстреленного им человека, хотя смысла в ней не было. Он вместе с отцом убил миллиарды людей. Застрелить одного – да он, кстати, и не умер – для него ничего не значило. Наверняка это от Кориолиса.
Отец очень ясно дал понять, что мир для Филипа оканчивается шлюзом. «Пелла» со всем содержимым осталась точно такой, как была, зато станция Церера стала опаснее вакуума. Справедливо или нет, но Филипа пожизненно изгнали со станции. Такую сделку Марко заключил с губернатором АВП Доузом. Все будут по горло заняты эвакуацией, а Филипу осталось только смотреть. Вот он и слонялся по коридорам, катался вверх-вниз на лифте, спал, ел, тренировался и ждал, между тем как сразу за шлюзом его лучшие знакомые обдирали Цереру до заклепок. Он бы помогал, если бы можно было. Может, в этом и причина. Может, он не привык отдыхать, пока остальные работают. Это выглядело правдоподобнее, чем Кориолис. И чем подстреленный им человек.
По правде сказать, он мало что запомнил. Он пришел с дюжиной флотских, а еще там были местные гуляки и завсегдатаи. По старым законам он слишком молод для баров и борделей, но его звали Филип Инарос, так что никто не посоветовал ему уйти. Звучала музыка. Он танцевал с девчонкой из местных, восхищался ее татушками, угощал выпивкой. И пил вместе с ней, рюмку за рюмкой. Он ей нравился, точно. И ничего, что громкая музыка не давала поговорить. Он и так видел, что нравится.
Она интересовалась не столько им самим, сколько его историей. Тем, что он сын Марко Инароса. Карал его предупреждал. Марко его предупреждал. Кое-кого будет привлекать то, что видят за ним. Надо остерегаться, не забывать, из какой он семьи. Не попадаться на наживку, не дать себя соблазнить. Свободный флот теперь был силой, но все равно на Церере остались люди, наполовину или больше приверженные старому порядку.
«С врагами ты, по крайней мере, знаешь, кто есть кто, – сказал ему отец после высадки на Цереру. – Но самые ненадежные люди – полуастеры». Прямо Марко этого не говорил, но подразумевал он мать Филипа и ей подобных. Астеров, которые позволили себе отвернуться от Пояса и надменных землян Фреда Джонсона, притворяющихся, будто о нем заботятся. «Умеренный АВП» – все равно что «изменник». Так что Филип и не думал доверять девчонке, хоть и пил с ней. Слишком много он с ней выпил. Когда она ушла, не попрощавшись, он обиделся и рассердился. А потом что-то произошло, он точно не запомнил, и вот его уже увозят безопасники Цереры и вызывают отца. Новое унижение.
Они даже по-настоящему не поговорили. Марко приказал ему оставаться на корабле, он и остался на корабле. Может, они больше никогда об этом не заговорят. Может, разговор еще предстоит. Может быть, ему не по себе оттого, что он не знает, чего ждать. Он не знал. Он терпеть не мог неизвестности.
