– А… – Анна сама поморщилась, поймав себя на мысли: «Разумеется!» – И что пишет Саладин?
– Это теория, что без Цезаря не было бы Римской империи. Или что без Иисуса не было бы христианства.
– С этим трудно спорить, – заметила Ноно.
– Это же по истории проект. Мы религии не касаемся. А Лилиана пишет про маховик технологии, что перемены зависят от успехов в медицине, ядерной бомбы и двигателя Эпштейна и еще что история циклична. Все повторяется снова и снова, только выглядит иначе, потому что у нас новые инструменты. – Нами насупилась. – Этого я еще не понимаю. Но это и не мой раздел.
– А что ты думаешь? – спросила Анна.
Нами покачала головой, зачерпнула ложку «почти бобов».
– Глупо так разделять, – заговорила она с набитым ртом. – Как будто либо то, либо другое. Так никогда не бывает. Всегда есть кто-то, кто что-то делает. Знаешь, завоевывает Европу, или додумывается выстелить акведуки свинцом, или вычисляет настройку радиочастот. Одного без другого быть не может. Это как со спором «природа или воспитание». Где ты найдешь одно без другого?
– Разумно, – сказала Анна. – И как идет работа над проектом?
Нами закатила глаза. О боже, очередной заход с закатыванием глаз. Совсем недавно ей казалось, что ее малышка избавилась от надменной гримаски.
– Ничего подобного!
– Что – ничего подобного?
– Мама, Саладин – не мой парень. У него в Каире погибли родители, он здесь с тетей и дядей. Ему просто нужны друзья, и все равно он нравится Лилиане, так что даже если бы мне, я бы не стала. Нам надо быть осторожней. Нам всю жизнь жить вместе, так что нужно беречь друг друга. Если рассоримся, тут так просто школу не сменишь.
– Ого, – удивилась Анна. – Это вам в школе так говорят?
Дочка закатила глаза. Второй раз за вечер!
– Это ты так говоришь, мама. Ты это все время повторяешь.
– А ведь и правда, – признала Анна.
После еды Нами собрала, чтобы отнести в камбуз, миски, ложки и питьевые груши – эхо дней, когда она дома убирала посуду после еды. Когда у них был дом. Потом дочка ушла заниматься с Лилианой и, насколько догадывалась Анна, с Саладином тоже. Сегодня вечер в одиночестве выпал Ноно. Анна дошла до лифта ко второй палубе. По дороге она придерживалась за стены узкого коридора, словно с трудом держалась на ногах.
«Свободы не существует, – думала она. – Просто мы не сознаем своей зависимости». И это была правда, но не вся правда.
Нельзя забывать и о жизни отдельных людей, об их выборе и случайной удаче – без них человечество не зашло бы так далеко. Пожалуй, думалось ей, лучше воспринимать историю как гигантскую импровизацию. Обдумывание громадной, не на одно поколение, мысли. Или мечты.
Конечно, проблема спора о соотношении природы и воспитания в том, что он противопоставляет выбор предопределенности. Это противопоставление интуитивно ухватила Нами, Анне же пришлось напомнить себе о нем. Может быть, так же и с историей. Событие видится нам неизбежным только задним числом, когда оно уже произошло.
Томас Майерс, коренастый мужчина в строгой белой рубашке, придержал для нее лифт, и Анна ускорила шаг, чтобы не выглядеть неблагодарной. Поднималась кабинка с легкими рывками.
– На собрание гуманитарного? – спросил Майерс.
– Опять бросаюсь на амбразуру, – улыбнулась Анна.
В голове у нее понемногу складывались первые наброски проповеди. Она будет построена на мысли Толстого о неощутимой зависимости и напоминании о выборе, который сделал каждый, улетев на «Абби», и еще на словах Нами: «Нам всю жизнь жить вместе, надо беречь друг друга».
Потому что дочка была права. «Абби» и Евдоксия так малы, что об этом невозможно забыть, но и среди кишащих миллиардов Земли им всю жизнь приходилось жить вместе. Они должны беречь друг друга. И понимать. И быть осторожными. Как в глубинах истории, в расцвете мощи Земли, так и сейчас, когда они разлетятся к тысяче новых солнц.
Может быть, если люди научатся беречь друг друга, звезды будут к ним добрее.
