Филип отправил в рот ложку пересоленной лапши. Он слишком долго ждал, лапша совсем размякла. Пожилая усмехнулась, словно что-то доказала, поставила локти на стол так, чтоб видна была татуировка с рассеченным кругом АВП на запястье. Словно напоказ выставила.
– Я только говорю, может, нам пора где-нибудь победить, да? На Церере. На Энцеладе. Похоже, если мы кому напинали задницу, так сола Мичо Па, да и то не слишком.
– Мы разбили Землю, – сказал Филип. Это было задумано, как реплика в сторону, случайный вброс в разговор. А прозвучало пронзительным оправданием – Даже для его ушей. Слова легли на стол, как непоправимо поломанная вещь. Пожилая женщина тонко, ехидно улыбнулась. Или ему это только показалось. Так или иначе, она откинулась назад, убрала локти со стола. И встала, ушла с таким видом, словно доказала свое, что бы она там ни доказывала.
Карал кашлянул, покачал головой.
– Но те преоккупе, Филипито.
– С чего бы мне беспокоиться? – с набитым ртом буркнул Филип.
Карал неопределенно повел рукой: из-за всех и каждого.
– После боя каждый рассказывает свое, так?
– Да, – кивнул Филип. – Бист бьен. Я понял.
Мирал с Каралом переглянулись – он сделал вид, что не заметил. Остальные – из команды «Кото» – помалкивали.
– Хой, койо, – заговорил Мирал, тронув Филипа за плечо. – Закончишь, помоги мне с ремонтом, да? Все вылавливаю какую-то дрянь между обшивками.
Филип кончиками пальцев отодвинул миску.
– Уже закончил. Пойдем, мы.
«Пеллу» покалечило не одним попаданием, а плотным облаком снарядов ОТО. Лучше бы прямым. Выше кабины и командной палубы все было укреплено и выгнуто в расчете как раз на такое попадание. Снаряд мог сбить кусок обшивки и наделать шуму, но внутри все осталось бы цело. А так – когда пули потоком рвали борт – вышло хуже. Пострадали крепления маневровых и ОТО, датчики и наружные антенны. По всем наружным частям словно прошлись наждаком, счистив все, что торчало. Их ОТО ослепли, но пробившая защиту торпеда не сработала. Взорвись она, расколола бы корабль пополам, и той старой сучке пришлось бы ждать милости внутряков или тонуть в испорченном ее же морщинистой задницей воздухе.
И все же удар торпеды оказался достаточно силен, чтобы взломать наружную обшивку. Их ожидала долгая нудная работа – выискивать все оторвавшиеся осколки. Оставить горсть металла и керамики бренчать между корпусами, когда включатся маневровые, – значит напрашиваться на смерть. Поэтому Филип с Миралом надели скафандры, проверили другу у друга герметичность, баллоны и восстановители и заползли в пространство между обшивками. Марсианские корабли были изящны и упорядочены, все помечено надписями с датами последнего осмотра и сроками замены. Филип осветил белым огнем своего фонаря погнутую пластину наружной обшивки и рваную прореху, в которую виднелись звезды. Плоскость галактики сияла на черном белым и золотистым облаком. Не хочешь, а засмотришься.
Совсем другое дело, когда видишь звезды, а не точки на экране. Филип всю жизнь прожил на кораблях и станциях. Но увидеть миллиарды немигающих огоньков собственными глазами ему доводилось, только выходя наружу для ремонта или при операциях. Зрелище всегда бывало красивым, а порой и тревожащим. Но в этот раз оно как будто что-то обещало. Бесконечная бездна открывалась, окружала их, нашептывала, что вселенная – больше, чем его корабль. Больше, чем все корабли вместе взятые. Пусть человечество поднимет свой флаг на тринадцати сотнях точек – это будет даже не одна стотысячная. Вот империя внутряков, за власть над которой они сражаются и умирают. Еще сотня планет в десятки раз дальше – и это меньше ошибки округления в сравнении с тем, что смотрело сейчас на него.
– Хой, Филипито, – позвал по выделенному каналу Мирал. – Давай сюда. Вроде нашел что-то.
– Комме. Момент.
Мирал скорчился у силовой подводки к сенсорной установке. Луч его фонаря шарил по внутренней обшивке. На ней блестела короткая яркая царапина. Когда Мирал провел по ней перчаткой, осталось пятно. Значит, керамика.
– Хорош засранец, – похвалил Филип, скользя фонарем вдоль проводки. – Куда теперь?
