После той ночи, когда она принесла ему утром завтрак, он поймал ее руку, поцеловал и, влюблено глядя на нее, спросил:
— Света, у нас будет — еще?
Она, конечно, поняла, что он имел в виду, но мягко высвободила руку и ничего не ответила.
— Света… — настойчиво повторил он.
— Нет, Саша.
— Тогда — тогда почему… — его глаза сделались больными, жалкими. — Значит… это только из… благодарности? За Славу, да? Или из жалости?
— Понимай, как хочешь, — сухо произнесла она и вышла из комнаты.
С тех пор прошла неделя. Сашка стал задумчивым, молчаливым и больше не возвращался к событиям той ночи.
Эх, если бы она нашла эти деньги чуть раньше!
— Саша, я решила вернуться. К тебе.
Господи боже мой! Еще совсем недавно я мечтал об этом признании, еще неделю назад я отдал бы за него все и, пожалуй, даже пришел бы к выводу, что оно стоит моих парализованных ног, продырявленных органов, жутких шрамов на теле.
Еще недавно — но не сейчас, после того, как я увидел ее, считающей баксы, обнаруженные под моим матрацем.
А сейчас — вы не поверите — мне захотелось настоящей любви! Мне, запертому в четырех стенах бледному и иссохшему инвалиду самой последней, самой худшей группы, с почти что нулевыми шансами на интерес со стороны прекрасного пола, — мне захотелось любви! Прекрасной, возвышенной, искренней! И мне страшно не хотелось верить, что у меня нынешнего осталось лишь одно достоинство — мешок долларов.
Говорят, от любви до ненависти…
Не в моем случае: у меня не было ненависти к Свете и не возникло после бессонной, полной размышлений ночи. Просто стало обидно — до жгучих, злых слез обидно, что все так вышло.
— Подойди сюда.
Она послушно подошла к кровати.
Я привлек ее к себе, зная, что сегодня мы распрощаемся, чтобы никогда больше не увидеться. Поцеловал ее. Это был прощальный поцелуй — так целуют покойника. Только в моем случае умерла любовь.
— А Витек?
— Я его больше не люблю.
— Вот так все просто: люблю — не люблю?
Света промолчала.
— А меня, значит, снова любишь?
Вместо ответа она обняла меня, прижалась теплой щекой к моему лицу.
Кто бы только знал, как я хотел поверить ей!
Но — не мог. Перед глазами снова вставала та картина: Света, стоя спиной к двери, торопливо считает зеленые бумажки…
— Ты не знаешь самого страшного, — произнес я.
Света с недоумением посмотрела на меня.
— Чего?
— Понимаешь, после ранения у меня наступило прогрессирующее расстройство психической функции коры головного мозга, — понес я невесть что. — Проще говоря, сдвиг по фазе. Даже энцефалограмма подтвердила.
Я все-таки нашел в словаре иностранных слов этот термин, а потому ввернул его сейчас вполне к месту.
— Да не наговаривай ты на себя, Саша, — мягко произнесла Света, прижимаясь ко мне. — Нормальный мужик. Как все. Уж я-то знаю, — кокетливо добавила она.
Это «нормальный мужик» в отношении прикованного к постели калеки прозвучало так откровенно фальшиво, что меня чуть не передернуло. Но я справился с собой.
— Не нормальный и не как все. Это и психиатр отметил. Просто ты не замечала, потому что это периодами. Л сейчас у меня как раз ухудшение, я чувствую. Сезонное. И от меня можно ожидать чего угодно.
Света внимательно посмотрела на меня, все еще не желая верить, что я говорю серьезно.
— К чему это ты?
— К тому, что я собираюсь сейчас сделать.
— И что же ты собираешься сделать?
— Проверить, выражаясь высоким слогом, глубину твоих чувств.
— Ну так проверяй, проверяй! — жарко зашептала она мне на ухо и, взяв мою руку, сунула ее в вырез блузки. — Это же проверяется совсем по-другому, причем здесь кора головного мозга, дурачок?
— У нормальных — да, — согласился я, отстраняясь. — А у психов…
Я запустил руку под матрац, пошарил там и достал нераспечатанную пачку долларов. Потом другую, начатую.
— Что это?
Она постаралась придать своему голосу и лицу надлежащее удивление, и, надо сказать, у нее это получилось. Почти.
— Деньги, как видишь. Баксы.
— О, как много… — с благоговением проговорила она, коснувшись пальчиком бесстрастного лица президента Франклина.
— Все, что у меня есть.
Света попыталась обнять меня.
— Саша, теперь мы…
— Нет, Света. Не теперь и не мы. Я вдруг стал не нужен тебе, когда был здоров, — а сейчас, когда я превратился в калеку, ну, наполовину калеку, ты ни с того ни с сего вновь полюбила меня? Только между тем Сашей Лемешонком и этим есть небольшая разница. Тот, с трудом скопив четыре сотни баксов, предлагал тебе съездить с ним куда-нибудь в отпуск. Тот любил тебя, тот готов был отдать тебе все. Ты ушла к другому. А этот Лемешонок, хоть и калека, как оказалось, имеет кучу «зеленых». Ведь я видел, как ты нашла их под матрацем и считала тогда, когда я должен был корчиться на унитазе. Почему бы не полюбить такого, да? Вот сейчас мы и проверим. Света, насколько это искренне…
