Пуш и Травин встретили нас молчанием, но, осмотрев девочку, заявили:
– Сильное обезвоживание и долгое голодание. Хотя полиморфы живучие, и, возможно, это поможет ей выжить.
– Ты оставишь ее себе?
Заглянув в печальные глаза псины, мысленно пообещала ему, что она справится, а я помогу. Мужчинам ответила коротко:
– Она ребенок! И теперь моя.
Мне ответили понимающей улыбкой.
– За эту неделю все меньше и меньше живых встречаем, зато все больше трупов находим, – Травин говорил с горечью, страхом и печалью в голосе, – боюсь, такими темпами в лучшем случае эта обещанная пара процентов выживших и останется… Если уже не осталась! Я рад, что ты нашла переболевшую и живую, а не… Вам дальнейшую жизнь налаживать нужно, а мы пока мертвым поможем. Сколько судьба отмерила…
Я с тревогой посмотрела на мужчин, отмечая воспаленные от недосыпа глаза, небритые осунувшиеся лица. Потом в отчаянии спросила:
– Вы не переболели?
Оба, хмыкнув, отрицательно покачали головами:
– Если мы не приедем… как-нибудь, не жди…
– Но…
– Слишком маленькая вероятность.
– Но…
– Хорошо, три дня, как ты и сказала, потом я считаю, вам нужно будет искать другое место для проживания. Погода еще холодная, но если резко потеплеет или начнется жара, то город превратится в рассадник заразы. Сама понимаешь: крысы, насекомые… запах разложения, голодные животные… и не только животные…
Я только кивнула головой, в ужасе все это представляя и уже страшась остаться одной, без этих мужчин.
– Эта наш долг, Кира, надо очистить город хоть немного, и пока у нас есть время…
Они сначала помогли найти магазин с продуктами и запастись ими, а затем отвезли домой и только после этого уехали, пообещав утром навестить. Но мы решили, что завтра я посижу с девочкой, а не буду мотаться по городу и крематориям. Из-за их дыма над Тюбрином уже скапливался смог, и темные клубы дыма еще больше нагнетали уныние, превращая небо над городом в скорбный черный саван.
Остаток дня я поила девочку водой, потом сварила ей легкий суп-пюре и с трудом накормила, затем вымыла до блеска новой розовой кожицы и уложила рядом с собой. Она все еще была без сознания, а я гадала, какие у нее могут быть последствия перенесенного заболевания. Лохматого парня – пока без имени – тоже помыла, чтобы вытравить из его шерсти запах тлена, и накормила.
Сначала отключился свет, а потом я услышала глухой гул труб, в которых закончилась вода, и, наконец, шипение, которое наждаком прошлось по нервам и сознанию. Ведь это означало исчезновение последних примет цивилизации и мало-мальской защищенности, так мне казалось…
А при свете луны, после бесплодных попыток заснуть, рассматривая девочку и пса, впервые за последние несколько месяцев ощутила себя спокойной и умиротворенной. Теперь у меня есть новая семья, и я не дам ее в обиду. Тихонько встала, стараясь не шуметь, и прошла в гостиную, где бросила свои штаны. Вытащив документы, просмотрела все страницы, запоминая имена и даты. А главное, выяснила, как зовут девочку.
Мою приемную дочь зовут Елизаветой Шишкиной, ей восемь лет, она полиморф из семейства лисьих. Я даже улыбнулась, сократив имя девочки до Лисаветы. Пару минут вглядывалась в лица ее родителей, представляя, как она будет выглядеть, повзрослев, на кого больше похожа. Показалось, на отца все же больше. Наверное, была папина любимая доча, все их жилище завалено разными игрушками…
В гостиную прокрался пес и, неуверенно заглядывая в глаза, осторожно положил голову мне на колени. Потрепала его за ушами, чувствуя, как в душу закрадывается щемящая нежность к этому лохматому четвероногому другу. Ведь он не себя спасал, привлекая мое внимание, а свою маленькую хозяйку.
– Давай познакомимся, меня зовут Кира. – Я пожала огромную лапу. – А как твое имя? Джек? – Молчание. – Пират?
Снова молчание, а я начала перебирать все клички собак, которые мне только в голову приходили, а пес подсунул голову под мою руку и преданно посмотрел на меня. Через час мы добрались до обычных мужских имен, и я наобум ляпнула:
– Ну не Федор же ты какой-нибудь?
– Гав-гав! – радостно согласился… Федор.
