— Помилуй, родимый, спаси! — сам рад-радёшенек. — Без тебя пропадём. Смотри, сколько нас, детей человеческих...
Три дня и три ночи работал Александр Модестович в этом поле. Днём при свете солнца, благо, погода стояла ясная, с лёгким западным ветерком, не предраспологающим к возникновению миазмов; ночью при свете лучин и незатейливых плошек в чиненной-перечиненной, брошенной французами штабной палатке. Спал урывками по два-три часа в сутки. В первый день справлялся бистуреем, что был подарен ему, прилежному ученику, достопочтенным хирургом Нишковским. Раны перевязывал всё теми же суконными бинтами — грубыми, но чистыми. Однако уже на другой день раненые раздобыли неизвестно где внушительных размеров лекарский саквояж, в котором содержался крайне необходимый инструментарий: ножницы, пулевые щипцы, шпатели, серебряные щупы, ланцеты, а также хирургические иглы. И хотя в том, счастливо обретённом саквояже было ко всему перечисленному навалом корпии, надолго её всё равно не могло хватить. Посему Александр Модестович обязал с десяток-другой «выздоравливающих» щипать корпию из чистого полотняного белья.
В описанных полевых условиях, даже с такими старательными помощниками, как Аверьян Минин и Черевичник, но, увы, при скудном всё же наборе инструментов, при почти полном отсутствии лекарств и, что немаловажно, без достаточного хирургического опыта Александр Модестович, разумеется, был не в состоянии производить сложные вмешательства. Ему приходилось трудновато. Однако многое удавалось: довольно успешно он извлекал пули, останавливал кровотечения, ампутировал конечности в случаях сильного размозжения костей или если конечность держалась на лоскуте; следует отдать должное, он умело иссекал, чистил и сшивал раны, используя классические швы — узловой и отбивной. Для обездвижения переломов придумал повязку, состоящую из мха или льняной кострицы и пяти-шести дощечек — сии дощечки накладывались поверх совмещённых костных отломков и накрепко прикручивались несколькими тряпичными бечёвками. С личинками мух, вызывающими в ране нестерпимый зуд, боролся очень простым способом — капая на повязку по нескольку капель скипидара, флакончик которого как нельзя более кстати обнаружил в саквояже.
Известно, что в хирургической практике перед оператором постоянно встаёт вопрос о выборе способа обезболивания. Хорошо, если есть из чего выбирать. У Александра Модестовича выбор был невелик — вроде как у средневековых лондонских лекарей, которые, производя операцию, непрерывно звонили в большой колокол и тем самым заглушали истошные вопли очередного пациента, — вот, собственно говоря, и всё «обезболивание». Под рукой у Александра Модестовича не было ни опия, ни белладонны, ни эфира, ни морфия, ни белены, ни мандрагоры. Оперируя конечность, он обезболивал её по методу Амбруаза Паре — сильным стягиванием у основания жгутом; для вмешательства на внутренних органах предпочитал rausch-обезболивание — иными словами, давал раненому несколько глотков водки из фляги. Ну, и уж если не помогали ни чудодейственный жгут, ни отменный rausch, а раненый, не владея собой, метался и дёргался под занесённым ланцетом, то приходилось прибегать к самому древнему и надёжному способу наркоза: здоровила Аверьян Минич подкрадывался к раненому сзади и внезапно оглушал его ударом увесистого деревянного молотка по темечку. Потеряв сознание, несчастный на некоторое время затихал, и Александр Модестович в спокойной обстановке, не раздражаясь и не отвлекаясь на уговоры, производил любые необходимые операции.
Другая крупная проблема, вставшая перед нашими героями, была — прокормить каким-то образом эту когорту солдат, этих ослабленных людей, которые, ощутив улучшение самочувствия, тут же ощущали и мучительные голодные спазмы. Причём чем лучше чувствовали себя раненые, тем голоднее они были. Надеяться на помощь проходящих по дороге обозов не приходилось, ибо те крохи, какие, поддавшись на уговоры, отрывали от себя жуликоватые обозные, могли сравниться разве что с милостыней в неурожайный год. А от милостыни, понятное дело, сыт не будешь. Другие же источники пропитания, как то: разбитые воинские склады, богатые неразграбленные деревни, манна небесная или славные Иисусовы хлебы и рыбины — поблизости не наблюдались. Однако затруднение это разрешилось само собой, когда Александру Модестовичу удалось договориться с местными крестьянами об отправке раненых подальше от театра военных действий, а именно — на юг, вглубь Калужской губернии. Во всяком случае, у Александра Модестовича не возникло ни малейших сомнений на предмет того, что и русские, и французы найдут в российских лечебницах и достаточный уход, и кусок хлеба, и, если понадобится, духовного пастыря. На двенадцати подводах отправили с крестьянами свыше восьмидесяти (!) человек до реки Югры, с тем, чтобы они там связали плоты, нашли лодки и спустились в Оку, а дальше уж как Бог на душу положит.
