Образование Александр Модестович получал на дому (как, впрочем, и многие дворянские дети): до ближайшей гимназии, что находилась в Полоцке, было не менее пятидесяти вёрст, а отрывать его надолго от дома, отдавать к кому-нибудь в пансион родители не хотели. Однако юному барину, склонному к уединению, к самостоятельным занятиям в тиши кабинета, учение было не в тягость, и, пользуясь время от времени услугами приезжих учителей, он к тринадцати годам усвоил на довольно высоком для своего возраста уровне курсы основных дисциплин. Учителя очень хвалили познания Александра Модестовича, но настойчиво рекомендовали сочетать его умственные занятия с упражнениями телесными на свежем воздухе, так как находили, что физически мальчик несколько слабоват для своих лет, что он сутул и бледен, что есть у него круги под глазами, что икры его тонки, а руки худы. Вняв этим советам, Модест Антонович стал уделять сыну побольше внимания и надумал приобщить его к своим «научным» изысканиям: к собиранию для гербария редких трав, к ловле бабочек и жуков, а также к новому и весьма полезному собственному увлечению — сбору лекарственных растений. С этих пор отец с сыном всякий божий день уходили далеко за пределы усадьбы: по полям и лугам считали вёрсты, часто босиком — по росе, по яминам и болотным кочкам, по буреломам и горам, чтобы крепкими стали у Александра Модестовича икры; ходили против солнца поутру и ввечеру, и против ветра, и в непогоду, чтобы загорело у Александра Модестовича лицо и стала упругой кожа; всегда с поклажей, ясно, чтобы руки налились силой, чтобы раздались плечи. А попутно вели долгие диалоги о вещах возвышенных: о науках, облагораживающих разум, об искусствах, делающих вкус утончённым, и о любви — божественном начале в человеческой земной сути. Едва только брама оставалась за спиной, находилась тема для очередного диспута, а когда тема истощалась, глядишь, уж и возвращались к браме — покрытые пылью, уставшие, голодные, удовлетворённые. Прогулки эти продолжались одно лето, другое... Меж тем семейные обстоятельства дальше складывались так, что Модест Антонович, увы, не имел более возможности составлять сыну компанию...
Ко времени будет сказать, что Елизавета Алексеевна, матушка Александра Модестовича, с молодости не отличалась завидным здоровьем; вскоре же после рождения сына с ней и вовсе сделалось плохо — едва поднялась. Ещё некоторое время спустя к ней, молодой женщине, крепко привязался недуг, именуемый мигренью; он очень изводил её многие годы. Порой между приступами не проходило и двух-трёх дней. Бедняжка Елизавета Алексеевна испытывала сильнейшие головные боли и тогда не находила себе места. Страдала она, страдали и её близкие. Лечение не приносило устойчивых результатов. Многие брались пользовать её — и лекари, и знахари, и заезжие цирюльники и даже санкт-петербургские медицинские светила, профессора и доктора, — но никому не удалось справиться с болезнью, приступ унимали — не более... В том нет секрета, что у женщин после родов иногда ухудшается здоровье, и они дурнеют лицом, и у них, бывает, выпадают волосы, портятся зубы и прочее, у некоторых даже совершенно меняется характер, в худшую, разумеется, сторону. Но так же часто бывает и наоборот: женщина, страдающая какой-нибудь хронической болезнью, после родов чудесным образом хорошеет — беременностью, родами излечивается, и уж больше болезнь не возвращается к ней. Уповая на такой поворот, многие лекари советовали Елизавете Алексеевне пойти на второго ребёнка. Она боялась, отказывалась, но однажды, после уж очень сильного приступа головной боли, доведённая до отчаяния, решилась. Дальше всё шло, как и требовалось — Елизавета Алексеевна зачала, и после сего в организме её имели место резкие перемены, и развились новые, должно быть, обратные прежним, процессы; жизнедеятельные силы, словно бы получившие толчок, быстро взяли верх над всеми отклонениями, нарушениями в органах и остановили течение болезнетворных соков. Недуг как будто отступил. Ждали родов — вернётся ли недуг в проторённую колею?.. Выходив положенное время, Елизавета Алексеевна родила здоровенькую девочку. И приступы не повторялись. И все были счастливы. Однако так продолжалось не более полугода, и болезнь потихоньку забрала своё. Чаяния болящей и её лекарей, к всеобщему огорчению, не сбылись. Девочка же была хороша. Назвали её Машенькой, а между собой в шутку величали «дочерью госпожи мигрени»...
