«Ренджровер» на своих высоких колесах возвышался над окружающей пышной зеленью, ослепительная красота которой заставляла Доминик и Франсуа забыть о цели их путешествия. Они ни о чем не говорили, словно слушая вместе симфоническую музыку, отдаваясь потоку звуков, отстранившись от всего на свете, переживая одну и ту же страсть. Это был один из тех редких и счастливых моментов, которые нужно бы хранить в сосуде, словно хорошее вино. И отношения между теми, кто пережил их, никогда уже не останутся такими же, как прежде.
Может быть, кто-то возразит, что не стоит придавать такое значение простому пейзажу, каким бы прекрасным он ни был. Допустим. Но главное — как реагируют люди на совместный путь. Пусть Франсуа озабочен предстоящей операцией, а Доминик делает вид, что ей на все наплевать. Но между ними никогда уже все не будет сводиться к одним лишь будничным заботам. Их обоих шокировали бы теперь прозаические разговоры относительно объединившего их общего дела, равнодушная бесчувственность к окружающей красоте. Она бы подумала: «Он меня выводит из себя, этот тип». А он сказал бы про себя: «Вот оно, поколение времен компьютеров и противозачаточных пилюль».
Но они были в совсем другом настроении.
Хотя нельзя еще было бы говорить о новой паре влюбленных, это общее настроение сблизило пассажиров «ренджровера», выделив их в глазах друг друга из толпы простых смертных. И, хотя это настроение было мимолетным, словно короткая вспышка, минутное наслаждение, оно оставило след в душе каждого из них. Они не стали Тристаном и Изольдой. Но их профессиональное сотрудничество уже переросло в дружеский союз, который нередко оказывается ступенькой к более глубокому чувству.
Когда поля подсолнечника остались позади, они встряхнулись, словно очнувшись ото сна. Доминик первой спустилась на землю.
— Сегодня ночью мне снова звонил этот тип — «Глубокая глотка».
Своего анонимного информатора она назвала тем прозвищем, которым во время «Уотергейтского дела» репортеры «Вашингтон пост» окрестили таинственного корреспондента, хорошо осведомленного о жизни Белого дома. Франсуа согласился, что странный субъект, звонивший Доминик, действовал таким же образом, стремясь, видимо, направить их журналистское расследование по какому-то своему пути. Но у нее ли одной раздаются ночные звонки? Если нет, то надо срочно публиковать то, что им уже известно. В противном случае коллеги могут утереть им нос. Словно читая его мысли, Доминик успокоила его:
— Я связалась с «Либерасьон». Они ждут нашу первую статью.
Она рассмеялась, и он хотел бы долго слушать этот смех.
— Имя Франсуа Рошана послужило для них гарантией.
Франсуа с неудовольствием выслушал этот лестный для него отзыв. Ибо отчасти он был связан с его долгой журналистской карьерой. «Она может посчитать меня старым хрычом». Он проговорил более сухо, чем сам того хотел:
— Главное, что сказал вам этот тип?
Доминик не стала обижаться.
— Ни «добрый день». Ни «добрый вечер». А только одно: «Спросите президента Малитрана, кто будет связываться с Паулой, когда Виктора Пере уже нет?»
— В следующий раз — если он будет — нужно записать на магнитофон.
И снова он услышал ее насмешливый, столь приятный ему голос.
— Вы меня принимаете за дебютантку, Франсуа.
Она впервые назвала его по имени, пролив бальзам на его душу. Продолжая вести машину одной рукой, Доминик порылась другой в складках своего арабского платья и вытащила кассету.
— Может быть, вы или Малитран узнаете этот голос.
За километр до Луветьера она поставила машину в низине у дороги. Дальше они пошли пешком и присоединились к пестрой группе алжирцев, пришедших из поселка. К ним подошел старик в тюрбане с длинными, когда-то, наверное, густо-черными, а теперь побелевшими усами.
— В этой одежде ты похожа на жемчужину Магриба.
Доминик поблагодарила его за комплимент и протянула купюру в пятьсот франков, которую он быстро спрятал в своей одежде.
— Вы останьтесь среди других. Вот и все. Не говори ничего.
Видимо, это был начальник, который решал, кто будет работать, а кто нет. И беда тому, кто ему не понравится. Подобный порядок унаследован от обычаев алжирской деревни, но скоро от него останутся одни лишь воспоминания. Однако это была уже забота не Доминик.
