Пэлем Гренвилл Вудхаус. О пользе оптимизма - страница 13

«Перед свадьбой в Ипсвиче вдруг выяснилось, что пропал жених. Никто понятия не имел, где он и что с ним, и поднялась немыслимая суматоха. Продолжалась она до тех пор, пока через двадцать минут после начала церемонии к церкви не подъехал на велосипеде брат жениха и не объявил, что отсутствующий джентльмен сегодня крайне занят, однако на следующий день объявится непременно».

Манеру свою Вудхаус, безусловно, нащупывает, но издателям пока невдомек, с кем им предстоит иметь дело. Плам-то знал, что прославится, а вот издатель – нет. «При желании я мог бы обклеить отказными письмами немалых размеров банкетный зал», – напишет он в «За семьдесят».

Бывали дни, когда из редакций возвращалось по восемь рукописей в день. Однако юный литератор был непреклонен, его упорству в достижении цели мог бы позавидовать даже Джимми Питт, джентльмен без определенных занятий из раннего романа Вудхауса; роман так и назывался – «Джентльмен без определенных занятий». Так же, как Джеймс Датчет, герой его рассказа, и тоже раннего, «После школы», которого он писал с себя:

«Научно установлено, что, получив отказ в одном месте, автор направит свой рассказ в другое, но если хоть один из его рассказов принят, он считает своим долгом послать редактору следующий»[23].

Без помощи со стороны, однако, было не обойтись. Помог Уильям Бич Томас: как уже говорилось, пристроил рассказы и заметки своего бывшего ученика в «Globe», в популярные еженедельные рубрики «Люди и дела» («Men and Matters») и «Кстати говоря» («By the Way»). А также – в «Strand», тот самый журнал, которым «Толстячок» зачитывался в Далидже. Скоро он и сам станет постоянным и любимым автором «Strand Magazine», за без малого сорок лет сотрудничества напишет в журнал сотни две статей и рассказов, а в автобиографии пошутит, что «автор “Strand” ничуть не уступает кавалеру Ордена подвязки».

Из этих двух сотен добрая половина появилась в «Strand» за те два года, что Плам проработал на Ломбард-стрит. Что это значило? Что очень скоро он сможет без постылого банка обойтись, содержать себя литературным трудом. Родители-прагматики были на этот счет другого мнения. Пиши, если так уж хочется, внушали они сыну, когда тот приезжал навестить их в Шропшир, но пиши в свободное время – пером ведь не проживешь. Однако этот нескладный, рассеянный, робкий, двадцатилетний юноша был упрям, родителей не слушал; он твердо знал, за что борется и, главное, чего стоит. А то, что стоит он дорого и это ему известно, видно хотя бы из посвящения Уильяму Таунэнду на титуле «Охотников за трофеями», вышедших летом 1902 года, то есть ровно через два года после того, как Вудхаус поступил в Гонконгский и Шанхайский банк. Тон посвящения, как всегда у Вудхауса, когда он пишет о себе, – полушутливый-полусерьезный:

Уильяму (sic) Таунэнду

сии первые плоды

ГЕНИЯ,

каковой

(в самом скором времени)

УДИВИТ МИР

(Вот увидишь)

От автора

Сентябрь 1902.

П. Г. Вудхаус.

«Я безоговорочно верил в себя, – вспоминал это время никогда не унывающий Вудхаус. – Я знал, что у меня получится».

Знал ли? Даже когда рассказы и статьи десятками возвращались из редакции? Да, знал, что получится, иногда ведь получалось, «получалось то, что не стыдно показать миру», утешал он себя, надо полагать, точно так же, как Максвел Резерфорд, герой его рассказа «В отеле “Алькала”»[24]. Однако же знал и другое: пока не получается. Мастерства (в отличие от усидчивости) еще не хватает.

«Многим новичкам, – вспоминал он, – мешает, что писать они не умеют, и я не был исключением. Быть может, издатели той поры получали что-нибудь похуже, но навряд ли»[25].

Мешает – добавим от себя – не столько авторам, сколько читателям. Но то, что начинающий писатель Вудхаус каждодневно трудился в поте лица, отрицать нельзя. Прежде чем начать писать, «делал не меньше четырехсот страниц набросков». По много раз перечитывал и переписывал написанное:

«Я всегда ощущаю, что каждое из 40 000 слов никуда не годится, и начинаю сызнова… Приходится переписать каждую строчку не меньше десяти раз… Исписываю сотни страниц безумными заметками, пока хоть что-нибудь не слепится»