— Весьма необычно для тех, кто привык спать на кроватях и обедать за столом.
— Мне кажется, Мэри вела себя неразумно. Если уж она собралась здесь работать, следовало приготовиться к тому, что ждет ее в Стамбуле.
— Наверное, ей хорошо платили.
— Полагаю, да, хотя мы никогда не говорили о таких вещах.
— Она ладила со своей нанимательницей?
— Перихан-ханум? Мэри, кажется, не любила ее. Считала хозяйку заносчивой и бестолковой.
— Вы знаете Перихан-ханум?
— Нет. Но я встречалась с ее матерью, Асмой-султан, много лет назад.
— Женой Али Арслан-паши, великого визиря?
Сибил кивает.
— Это было зимой 1878 года. Я помню, потому что шел снег. Летом того года убили молодую англичанку Ханну Симмонс. Она работала гувернанткой, и мама посетила султанский гарем, чтобы расспросить людей, знавших Ханну. Полиция оказалась не в состоянии найти убийцу. — Девушка смотрит на Камиля, печально улыбаясь. — Вы не знали мою мать. Она была решительной женщиной. — Сибил умолкает. — Грустная история. Больше всего мне запомнилось то, что мы ехали на санях. Ужасно, не правда ли?
— Вы тогда были совсем еще юной.
— Мне исполнилось пятнадцать лет. — Сибил смущенно улыбается.
Камиль ярко представляет себе Сибил среди снегов.
— Ваша деятельность достойна похвалы.
Не обращая внимания на последнюю фразу судьи, Сибил говорит:
— Убита еще одна англичанка, а мы вспоминаем другую. Не стоит уходить от насущной темы.
Камиль размышляет.
— Что особенно не нравилось Мэри Диксон в ее нанимательнице? Они часто конфликтовали?
— Мэри никогда не говорила о чем-то необычном. Сейчас я подумала: любила ли Мэри вообще кого-нибудь? Знаете, нельзя говорить плохо о мертвых, но все же она была какая-то бесчувственная. Я видела Мэри счастливой, нет, лучше сказать — оживленной, только во время званых вечеров в посольстве. Короткая стрижка, раскрепощенное поведение — все это привлекало к ней внимание гостей.
— Каких именно гостей?
— Мужчины прямо липли к ней.
Камиль улыбается.
— Не припомните ли какого-то особого почитателя?
— Нет. Хотя… Мэри весьма радушно беседовала с турецким журналистом, Хамзой-эфенди. Незадолго до того, как она… скончалась. Но это ничего не значит, — поспешно добавляет Сибил. — Они просто разговаривали и привлекли к себе внимание гостей.
— Кажется, она доверяла вам.
— О нет. Ничего подобного. Я думаю, ей нужен был человек, которому можно пожаловаться на жизнь. Мы никогда серьезно не беседовали. Просто болтали несколько раз. Меня всегда отталкивала ее скрытность. Не хочу сказать ничего плохого, но у меня создавалось впечатление, что Мэри ищет встречи со мной лишь для того, чтобы получить приглашение в посольство.
— Вы знали ее друзей?
— Я редко видела Мэри. — Сибил умолкает. — Помню, как-то вечером поздней осенью она довольно долго разговаривала с молодой турчанкой. Тогда меня это удивило. Похоже, они хорошо знали друг друга.
— Вы помните имя юной дамы?
— Янан-ханум, дочь чиновника из министерства иностранных дел.
— Племянница ученого Исмаила-ходжи?
— Да, вы правы. Кто-то упоминал об их родстве. Полагаю, Мэри познакомилась с ней у нас на вечере. Иногда Янан-ханум приходила с отцом. В тот раз я впервые видела девушек вместе.
Камиль подается вперед и размышляет о еще одной линии, ведущей в Шамейри.
Сибил смотрит вниз, сплетя пальцы рук на коленях.
— Боже, вы, наверное, считаете меня совсем испорченной. Я осуждаю бедняжку, которая уже не может сказать ни слова в свое оправдание.
— Вовсе нет, Сибил-ханум. Вы очень помогли мне.
Она не поднимает глаз.
— Пожалуйста, не беспокойтесь. Вы ошибаетесь, думая, что оскорбляете покойную, рассказывая правду о ней. Напротив, вы помогаете мне разгребать кучу мусора.
Сибил смеется.
— Вы замечательно владеете английским. — Затем уже серьезно смотрит на судью и говорит: — Могу я попросить вас остаться на обед?
— Сочту за честь.
Сибил вызывает служанку, дает ей соответствующие указания, а затем, к несказанной радости Камиля, уводит его из приемной.
— От кого же вы унаследовали талант проницательности?
Слуга в отлично отглаженном черном костюме стоит в застекленных створчатых дверях достаточно далеко от них, хотя Камиль замечает, как молодой человек напрягает слух, склоняя голову в сторону собеседников. Они сидят в патио, куда ветерок доносит прохладу из бухты Золотой Рог.
