— О чем ты думаешь? — спросила она.
— А ты о чем?
— В лесу так хорошо…
Я остановился, заметив в кучке листьев какой-то предмет, поднял находку. Это был компас.
— Смотри-ка!
Сив взяла у меня компас. Но сколько мы ни вертели коробку, стрелка не двигалась, все время показывала в одном направлении, и мне это действовало на нервы. Сив положила компас в сумку и зашагала дальше. Я пошел за ней, думая о том, почему, когда любишь, всякий жест и всякий поступок любимого человека кажутся намеренными, даже нарочитыми. Почему ощущение, будто участвуешь в игре, особенно обостряется, когда наконец находишь того, кто тебе нужен? Почему все не может быть таким, каким представляется с виду, хотя бы на несколько минут?
Вот и водопад; мы разделись, достали полотенца.
От студеной воды захватило дух, по телу прошла дрожь, мы оба невольно охнули и поплыли к водопаду. Ощущение холода быстро прошло, кожа как бы утратила чувствительность. Возле водопада мы замерли, позволяя бурлящим струйкам плескаться, щекотать, поглаживать ноги, живот, бедра. Потом забрались на камни за стеной воды, с шумом падавшей вниз по гладкой скале, и уселись в этой пещерке. Подставляли ноги под брызжущие струи, наклонялись вперед, чтобы вода била по плечам, по спине. А немного погодя опять соскользнули в реку, в кипящий пенный котел. По-прежнему сияло солнце. С севера наплывали темные тучи, но они были еще далеко и вряд ли нам помешают. Мы выбрались на берег, обсушили друг друга, нашли теплый камень и занялись любовью. А после лежали там, обнявшись, и я уснул, прежде чем успел выйти из нее. Сквозь забытье я чувствовал, что так и не расслабился, а через некоторое время она начала двигаться и сон у меня как рукой сняло.
Возвращались мы более короткой дорогой. Сив притихла, о чем-то размышляя.
— Я получила деньги, — сказала она в конце концов.
— От кого?
— От мамы, — ответила она, поднявшись на крутой склон и глядя вниз, на Хёугер.
— Много?
— Больше чем достаточно. Аванс в счет наследства.
Я сунул руки в карманы, принялся насвистывать. Запретить ее матери слать деньги я не мог. Надеялся только, что они вправду от нее.
— И что ты решила с ними сделать?
— А как ты думаешь?
Мы шли вниз по берегу Йёры. Река негромко шумела.
— Зачем ты мне все это говоришь? — спросил я.
— Просто хотела, чтобы ты знал, — ответила Сив, отодвигая в сторону ивовые ветки.
Мы вышли на лужайку, покрытую сплошным ковром желтых и фиолетовых цветов. По краю росла высокая трава. Здесь мы гуляли светлыми летними ночами, говорили всякие глупости, совершенно невозможную чепуху.
Мы вошли в дом.
— Выкладывай, чего уж тут, — сказал я.
— Я уезжаю.
Я молчал. Это не было для меня неожиданностью.
— Не могу здесь оставаться.
— Понятно.
— Мне скоро стукнет сорок.
— На вид нипочем не скажешь.
— Надо подыскать приличную работу. Здесь-то делать нечего.
Я глянул в окно. Темные тучи висели все там же, над северной частью долины. Несколько ребятишек шли по железному мосту через Йёру. Сив стала рядом.
— Почему ты никогда ни о чем не просишь?
— А о чем я мог бы попросить?
Она открыла бар, достала бутылку бакарди. Плеснула в стакан, выпила, отставила стакан. Я налил себе.
— Сив, почему ты не хочешь жить у меня?
— Вместе с твоей мамашей, чокнутой сестрицей и немым братом?
Я осушил свой стакан. Она налила еще.
— Разве нам плохо вдвоем?
— Нет. — Я смотрел на залитую солнцем лужайку.
— Не могу я больше ждать.
Ответить было нечего. Я думал о Юнни. О Нине. О матери. Об усадьбе, о реке, что текла рядом, о своей заново просмоленной лодке. Думал о безмятежной ночной тишине на Мелё, о светлом небе и темной земле.
Я посмотрел на часы. Отлучка моя продолжалась без малого два часа.
— Мне пора. — Я шагнул к двери, не глядя на Сив. Она шла следом. — Позвоню.
Закрыв за собой дверь, я думал: почему она раньше ничего об этом не говорила? Даже словом не обмолвилась!
Я пересек дворик, миновал двор Эстер Хёуг и направился вниз, к мосту. Возле рощи остановился, дрожа, весь в поту. Грудь разрывалась от боли. Я готов был что угодно разнести в пух и прах и, отчаянно размахивая кулаками, ринулся через кювет в гущу деревьев. Топал в грязи, оскальзывался и падал в папоротники, снова вставал. Перед глазами у меня была спальня с зелеными стенами, кровать и Сив, я чуял свежий запах простынь, вдыхал ее запах, видел ее лицо, зеленые глаза с карими прожилками, тонкогубый рот. Дождевые капли с какого-то дерева струей стекли прямо мне за шиворот. Я выбрался на дорогу, пригладил волосы, быстро спустился к мосту и вошел в кафе. Девчонка успела уйти. Старикан по-прежнему орудовал карандашом.
