— С каких это пор беременные женщины начали худеть?
Сив положила руку себе на живот. Впалый, между прочим.
— Он тут, под моей ладонью. Можешь с моим врачом поговорить.
Слышать дальше мне было неинтересно. Я знал, она и под дверью у меня стояла и даже как-то раз таскалась за мной в Хёугволл на концерт, хотела снова влезть в мою жизнь. Но это уж слишком. Такие приемы использовать нельзя.
— Ладно. Ты ждешь ребенка. И у него есть отец. Если тебе требуется помощь, я готов, только ничего личного. Денег дам, и всё.
Она отпрянула, будто ей в лицо выплеснули ведро воды.
— Ты что, не понимаешь? Ребенок твой.
Секунду-другую я смотрел на страницу журнала, потом сказал:
— У меня встреча через несколько минут.
— Отец ребенка — ты, Стейн Уве.
Я отмахнулся.
— Мне пора.
Сив шагнула к двери, плотно ее закрыла.
— Помнишь последний вечер?
Я подобрал с полу несколько книжек, поставил их на стеллаж, замурлыкал какой-то мотивчик.
— Я не предохранялась.
— Мне надо идти!
Я подошел к окну. Мимо спешил народ, какой-то автомобиль сигналил другому, который почему-то не трогался с места. Казалось, все это происходит не за окном, а на экране. Снаружи был другой мир, где люди думали и говорили совершенно непонятные мне вещи. Понимал я только одно: их не мучают заботы и тревоги. У них все хорошо.
Она попросила меня сесть, сказала, что поговорить все-таки нужно, хочу я этого или нет, и что я не могу делать вид, будто ее не существует, — ведь я отец ее ребенка. И она знает: все, что мы пережили вместе, не умерло, но она не рассчитывает, что будет как раньше, вряд ли это возможно.
— Понятно, почему Финн так заспешил с отъездом из города, — сказал я.
— Что? — Она вскочила.
— Почему бы тебе разок не пойти со своими проблемами к тому, по чьей милости они возникли? Ты спала с Финном, а не со мной. И забеременела от него, а не от меня. А он поджал хвост и бросил тебя в беде. Так куда ты пойдешь?
— Он уехал, потому что я ушла от него.
— Ты никогда ни от кого не уходила, — засмеялся я.
Сив бросилась на меня с кулаками — лупила, кричала, шипела. А когда опомнилась, посмотрела на меня так, будто не может взять в толк, с кем имеет дело. Она оцарапала мне щеку, и я стер кровь тыльной стороной руки. Мне вспомнились слова другой женщины. Она говорила, что лицо у меня прямо каменное какое-то, ей редко доводилось встречать людей, у которых на лице невозможно прочесть ни мыслей, ни чувств. И ведь я не то чтобы холодный, нет, здесь что-то другое, но что именно — она не понимает. Я вдруг сообразил, что все прожитые вместе годы воспринимал Сив как должное. Она постоянно менялась, не преднамеренно и не обдуманно, так выходило само собой, помимо ее воли. У нее все было на поверхности. Это и ввело меня в заблуждение. Я думал, она вправду такая, какой я ее вижу.
Я подошел к ней. Скользнул взглядом по волосам. Раньше они были густые, теперь слегка поредели. Я был совершенно спокоен, словно все вдруг открылось мне как на ладони.
Стиснул ее руку, обозвал шлюхой.
Она взяла со стула свою сумку. Постояла, глядя на обручальное кольцо, которое, как я только сейчас заметил, опять надела, потом сдернула его с пальца и процедила:
— Надеюсь, ты так и сгинешь в одиночестве.
Я слышал, как она выбежала из магазина. Медленно прошел к двери, напряг слух. Тишина. Я вернулся к столу, поглядел на стакан с этой дрянью, думая, что и на сей раз все пошло наперекосяк, совершенно не так, как мне хотелось. Будто кто-то другой встревал в мои дела и направлял их, куда не надо. Вот и теперь она оказалась страдалицей. А кто крутил роман с лучшим другом собственного мужа? Кто так униженно просил за себя? Кто так беззастенчиво врал?
Вошла Катрин.
— Я хочу побыть один. Чувствую себя паршиво.
Катрин посмотрела на меня.
— Грета Йёрстад звонила.
— Грета Йёрстад, — повторил я.
— Наверняка по поводу Нины. Сказала, что дело важное.
Так бы и разнес в клочья эту комнатушку. Все эти умные книжки, которыми моя сестрица бесконечно дорожит, рядами стояли на полках и потешались надо мной. Я стиснул голову ладонями.
— Плохо мне.
Катрин взяла со стола стакан и властным голосом позвала:
