Терье так и вскинулся:
— Разве я тут обвиняемый?
— Нет. Но мы должны знать…
— Она проходу мне не давала, дуреха сопливая. Вот и пришлось дать ей тычка, пока не поздно… — Терье повернулся к Хенрику. — Думаете, я вру?
— Идемте, — сказал Хенрик.
Терье захлопнул багажник и скрылся в уборной.
Мы прошли в комнату для допросов и стали ждать.
— Ты хорошо знаешь Роберта, — обратился ко мне Хенрик. — Мог он такое сделать, как, по-твоему?
— Нет. — Я встал, выглянул в коридор: Терье безуспешно пытался застегнуть штаны, но молнию заклинило, и, махнув на нее рукой, он двинул к нам.
— Ну, так как? — спросил он с порога.
— Роберт не трус, — сказал я. — Он бы явился прямиком к вам.
— Прямиком ко мне?! — завопил Терье. — Шныряет у меня в саду которую ночь кряду, собаку мою убивает, всю мою жизнь норовит разрушить. Ночной дежурный из «Бельвю» видал его на Прёйсенвейен. А вы говорите, он не трус!
— Он только подозреваемый, — сказал я.
— Так я и думал, — буркнул Терье, садясь на стол.
— Как там с фургоном?
— С фургоном? Вы о чем?
— Никто вам не звонил? Иной раз владельцу звонят по телефону.
— Нет. Никаких звонков не было. — Он фыркнул, лицо побагровело.
— Вечером я вам звякну, — сказал Хенрик.
А Терье, похоже, что-то вспомнил. Сунул руку в карман куртки.
— Я вот еще что нашел. — Он протянул мне фортепианную струну.
На ней была кровь.
— Ах ты, черт… — пробормотал Хенрик.
— Да уж, полная хреновина, — кивнул Терье.
— Что верно, то верно. — Я достал из шкафа пластиковый пакет.
— Вы чего?! — хрипло вякнул Терье. Губы у него опять задрожали. Но во всем поведении чувствовалась какая-то фальшь. Скажет слово — и глядит на нас. Вроде как проверяет.
— По-моему, вы прекрасно все понимаете, — сказал я ему.
Он молча буравил меня взглядом. Потом чмокнул губами, посмотрел на Хенрика, а поскольку тот молчал, утопал из комнаты, в сердцах хлопнув дверью.
— Что ты думаешь? — спросил Хенрик.
— Нет, это не он.
— Тогда кто? — Он пристально рассматривал струну. — В Йёрстаде есть пианино?
— Не знаю, — сказал я и призадумался. — Подглядывать Роберт мог, но вот насчет струны — это вряд ли.
Хенрик отправил струну в пакет.
— Я поручу это дело Туве, — сказал он.
— Не можешь ты так поступить!
— А ты представляешь, что будет? На первой полосе «Курьера» тиснут фотографию собаки, хозяин которой, музыкант танцевального ансамбля, по уши в долгах. И в довершение всего — самозваный защитник подозреваемого!
— Так ведь у меня все версии на руках.
Хенрик навис над столом.
— Парень спит и видит, как бы с тобой разделаться. Надоело ему хуже горькой редьки, что ты везде лезешь. Вот тебе и версии.
— Я полицейский.
Хенрик утер рот.
— Дело возьмет Туве.
Я двинул к себе в кабинет. Полседьмого уже. Все-таки не сходятся тут концы с концами. Не мог Роберт струной перерезать собаке горло. Застрелить или пришибить до смерти мог. Но чтоб струной? Не-ет.
Я вошел в кабинет. А вдруг все-таки он? За последние годы он много серьезных глупостей наделал. Я набрал номер Хуго. В это время он обычно сидел в «Пиццарелли». Мобильник был включен, Хуго ответил. Я сказал, что буду через десять минут, и положил трубку, не дожидаясь отклика.
Хуго сидел на своем привычном месте, у окна. Между шестью и семью вечера он всегда пил кофе с пирожными, рассеянно глядя на уличную жизнь.
— Я сегодня в Йёрстад заезжал.
— Ну-ну, — буркнул он, прихлебывая кофе.
— Ты с Гретой поговорил?
— Времени не было.
— Думаю, тебе надо позвонить.
Хуго отставил чашку. У него не было ни малейшего желания встречаться с Робертом. Он мог бы, конечно, потолковать с Гретой, но и это все откладывал. Не любил разговоров с людьми, и точка.
— Ты что, пришел упрашивать, чтоб я матери позвонил? — спросил он.
Я заказал минералку. Хуго положил руки на стол и уставился на меня. Темно-серые глаза — словно заклепки меж веками.
— Решился? — в свою очередь, спросил я.
Он раздраженно провел пятерней по ершистым черным волосам. Доел пирожное, глянул в окно. Потом протянул руку назад, сдернул со стоячей вешалки кепку и старую куртку коричневой кожи.
— Уходишь?
— К делам пора возвращаться.
Он надел куртку.
— Паводок будет. Я пробовал объяснить Грете, но, по-моему, до нее не дошло. Кто-нибудь должен ей втолковать, что дело нешуточное. Кто-нибудь, кого она уважает.
