Некоторое время оба молчали и глядели друг на друга. Лаптев начал первый:
— Как же это, господин “майор”?..
— То есть?..
— То есть… За что же?..
Павленков пожал плечами и усмехнулся.
— Не знаю, — сказал он кратко…
— Ну… может быть, все-таки… хоть догадываетесь?..
— И не догадываюсь, — решительно сказал Павленков и, тотчас же, кинув исподлобья взгляд своих быстрых глаз на смущенное лицо Лаптева, прибавил: — А ведь я знаю, что вы сейчас подумали, господин смотритель.
— Это не может быть, — сказал Лаптев с сомнением.
— Вы сейчас подумали: вот бывший офицер, отставной майор… А как врет…
С Лаптевым случилось что-то необычайное. Его большие глаза остолбенели, он невольно поднялся со своего сиденья и растерянно оглянулся на нас всех.
— Правда, — сказал он с изумлением. — Ей-богу, правда… Извините меня, господин майор, но, ей-богу — подумал… И как вы могли угадать…»
«Впоследствии, когда мы все, свидетели этой сцены, — утверждал Короленко, — давно оставили Вышневолоцкую политическую тюрьму и наши места заняли другие временные жильцы, Лаптев любил показывать места, где у него жил надворный советник и писатель Анненский, другой писатель — Волохов и, наконец, — издатель многих книг, майор Павленков.
— Проницательный человек, — прибавлял он каждый раз, — мысли в душе человека читает, как в открытой книге…»
Все, кто близко знал Флорентия Федоровича, отмечают, что в отношениях с разного рода начальством он всегда как бы преобразовывался. Ему доставляло прямо-таки наслаждение загонять в угол каждого, причислявшего себя к этому разряду людей. «Мне приходилось присутствовать, — рассказывал Швецов, — при его беседах со всяким начальством, начиная с директора полиции исполнительной Коссаговского, приезжавшего в Вышневолоцкую тюрьму, и до мелкой смотрительской сошки и жандармских ротмистров. И всегда наблюдалось одно и то же: овладевая разговором, Флорентий Федорович очень быстро ставил своего собеседника в смешное и беспомощное положение. Окружающая публика приходила в веселое настроение, сам же Флорентий Федорович оставался серьезным и, как всегда, безукоризненно вежливым и корректным. Нам эти беседы доставляли истинное наслаждение».
Время, проведенное в тюремном застенке, Павленков не терял даром. Он и здесь, в Вышнем Волочке, изыскивал возможность продолжать свои литературно-издательские работы. Выяснив, что встречи заключенных с посетителями не возбраняются, Павленков сообщает об этом В. Д. Черкасову, который приезжает, чтобы получить совет по тому или иному вопросу.
Владея в совершенстве французским языком, Флорентий Федорович не упускал возможности, чтобы расширять свои лингвистические познания. В Вышневолоцкой тюрьме он, к примеру, занимался английским языком.
А по вечерам, когда камера запиралась, Флорентий Федорович и Швецов устраивались на своих кроватях, а Николай Федорович Анненский приступал к чтению вслух Шекспира. А затем — обменивались впечатлениями.
Флорентий Федорович внешне казался человеком мрачным, неразговорчивым. Однако в кругу близких людей Павленков был общителен, не чурался юмора. Однажды в камере Вышневолоцкой тюрьмы среди ее обитателей разгорелась дискуссия о происхождении человека. Флорентий Федорович медленно прогуливался из угла в угол, больше слушал, нежели сам говорил. Но в разгар спора вмешался, притом самым неожиданным образом.
— Да зачем далеко ходить за доказательствами, — вдруг прервал он молчание, — посмотрите хорошенько на меня и вы должны будете все согласиться, что человек произошел от обезьяны!
«Сказано это было невозмутимо серьезным тоном, — свидетельствовал С. П. Швецов. — Прогулка продолжалась. Камера заливалась хохотом. И нельзя было не смеяться, глядя на эту медленно двигающуюся с серьезным видом тощую фигуру, обтянутую узким холстом не по росту сшитых арестантских портов и рубахи, с голым неправильным, шишковатым черепом и длинными руками, мерно колебавшимися в такт шагу. Сходство с обезьяной, пожалуй, было и действительно».
В апреле 1880 года смотритель тюрьмы Лаптев сообщил, что губернатор распорядился готовить первую партию ссыльных в Сибирь. По открытии навигации они должны были отправиться в путь.
