«Хотя я, как видите, и не признаю правильности высказанного Вами о моих отступлениях, — отвечал на претензии и критические замечания Н. А. Корф, — но не подумайте того, чтобы я на этот раз вынес тяжелое впечатление от Вашего письма. Совершенно — напротив: оно произвело даже приятное впечатление, как искреннее письмо, и на будущее время Вы всегда держитесь со мною правила прямо высказывать то, что Вы думаете обо мне или моих действиях; так я всегда действую по отношению к людям, которых уважаю».
Флорентий Федорович отложил письмо в сторону, погладил свою окладистую бороду, задумался…
— Как приятно иметь дело с интеллигентным человеком! Ни мелких обид, ни авторских амбиций! Чистосердечно изложил ему обнаруженные противоречащие направленности издательства места в рукописи и получил в ответ: «Сердечное спасибо Вам за то, что Вы вернули мне “Нашего друга” и дали мне возможность еще над ним повозиться». Конечно, и Николай Александрович не совсем согласен, спорит, обосновывает свою точку зрения… Но как это конструктивно, без эмоций, без ненужной позы…
«Уважая то, что Вы относитесь к книгам не как к товару, а влагаете свою душу в издаваемое Вами, — говорится еще в одном письме Н. А. Корфа, — я вычеркнул шокировавшую Вас фразу, написанную прямо в ответ на нападения, которым бездоказательно… подверглась моя книга, как Вы знаете; заключительные строки предисловия я непременно оставляю, так как глубоко убежден в том, что догмат о христианской любви должен быть основой общества и особенно важен для воспитателей; точно так же убежден в том, что нужно настойчивее доказывать молодым, что знание ведет к нравственности».
Отправив в Петербург письмо Флорентию Федоровичу, Н. А. Корф в тот же день получает от издателя образец одной из иллюстраций к хрестоматии. На следующий же день он вновь пишет Павленкову из Женевы, где в то время находился: «…Вы мне еще поддаете энергии присланным рисунком “мыши”; если таковы будут все рисунки, то, право, будет за что сказать спасибо. Вы как-то писали, что рисунки должны образно выразить основную мысль моей книги, связь школы с жизнью, и что такой идее стоит послужить. Это верно, но я бы добавил, по совести, что “Наш друг” есть окончательное развенчивание схоластики… Я, по совести, не знаю ни на одном языке ни одной книги такого объема, которая сумела развивающим методом сообщать такую массу практически полезных сведений и которая сумела бы педагогично использоваться для того, чтобы поднять умственное и нравственное благосостояние народа не только развитием его духовных сил, но и сообщением ему одновременно с этим сведений, не завтра, а сегодня улучшающих его быт. Вот этот научный характер “Нашего друга” должен быть выражен рисунками».
Как раз на этом и настаивал Павленков. Советуя автору очистить страницы рукописи от погрешностей, он подчеркивает ее значение в воспитательном процессе, ведь в ней делается упор на знание, образование, нравственные аспекты. Но книга понравится далеко не всем. Необходимо обезопасить издание от возможных нападок. Для этого можно, к примеру, поместить на обложке всем известные религиозные символы. Допустим, потир — церковный сосуд, употребляемый при литургии, освящении вина и при причащении святых даров; крест… Барон с ним соглашается. «Кстати, еще о внешности “Нашего друга”, — пишет он Флорентию Федоровичу. — Зная, что книга предназначена для народа и содержит статьи для чтения по Новому Завету; зная также, что “чаша и крест” отнюдь не символ клерикализма или даже пиетизма (в смысле — ханжества. — В. Д.); зная, что клеветники стремятся выставить книгу как “безбожную”, — я никак бы не возражал против помещения этих символов в кайме обертки “Нашего друга”».
Весь процесс работы над изданием Павленков всегда обусловливает строгими договорными отношениями. Направляется договор и автору «Нашего друга». Николай Александрович согласен со всеми пунктами договора и 16 августа 1879 года пишет из Женевы: «Чем прочнее Вы обставите свои издательские интересы (такому издателю, как Вы, можно так писать), тем более буду рад и притом по двум причинам: Вам следует хорошее вознаграждение за предприимчивость, талант, труд и капитал. Кроме того, и я буду спокойным за детей, что “Наш друг” — их собственность — в будущем обставлена прочно и что “Условие” на “Нашего друга” — документ, экономически серьезный, а не соглашение, состоявшееся при розовых надеждах, разбившихся о действительную жизнь».
