— Странно, что до сих пор я на это не обращала внимание…
— А вы возьмите «Базарова».
Вера Ивановна открыла первую часть сочинений.
— Да, вот именно здесь…
«Изучив характер Базарова, вдумавшись в его элементы и в условия развития, Тургенев видит, что для него нет ни деятельности, ни счастья… Весь интерес, весь смысл романа заключается в смерти Базарова… Базаровым все-таки плохо жить на свете, хоть они припевают и посвистывают. Нет деятельности, нет любви, стало быть, нет и наслаждения. Страдать они не умеют, ныть не станут, а подчас чувствуют только, что пусто, скучно, бесцветно и бессмысленно. А что же делать?.. Ведь не заражать же себя умышленно, чтобы иметь удовольствие умирать красиво и спокойно? Нет! Что делать? Жить, пока живется, есть сухой хлеб, когда нет ростбифу, быть с женщинами, когда нельзя любить женщину,
и вообще не мечтать об апельсинных деревьях и пальмах, когда под ногами снеговые сугробы и холодные тундры».
— Вы говорили, дорогая Вера Ивановна, что к себе адресовали призывы героев Николая Гавриловича. Но и он же, перечитывая писаревские вопросы «что делать?», обращал их к себе… Так и возник его роман, как послание молодым, идущим на смену Писаревым и иже с ним…
— Очень интересно, дорогой Флорентий Федорович. Зря Вы не пишете. У Вас такие живые наблюдения, ассоциации… А багаж знаний!.. Вы ходячая энциклопедия…
— Полноте Вам… Все это благодаря Вам. Я ведь так был увлечен в юные годы Писаревым, что читал все, что печаталось под такой фамилией. Еще удивлялся: вот ведь какая работоспособность у критика. Он и переводами занимается. Где-то, чуть ли не в «Рассвете», прочитал об алмазах… Возмущался еще: В подписи две ошибки, вместо Дмитрия стояла буква: «В.», а вместо «Писарев» — «Писарева»! А, оказывается, это Вы, голубушка, меня просвещали и образовывали…
— Шутник Вы, Флорентий Федорович! А вот к Мите будьте все же благосклонны. Я не могу простить ему бегства к этой безнравственной женщине. Правда, он с детства у нас мало управляемый. Очень уж самостоятельный и нетерпимый. Он никогда не шел на компромисс со своими убеждениями, с рано выработанными, собственными представлениями о совести. Я расскажу Вам впечатляющий эпизод из гимназических лет Митюши. Однажды матушка, шутя, обронила при нем по-французски, что после завершения учебы в университете такие-то и такие-то лица позаботятся об устройстве его будущности и будут ему протежировать. «Je те protégé moi-тете!» — вскричал сердито мальчик. С этой-то категорической неуступчивостью в принципах брата приходится сталкиваться и Вам, дорогой Флорентий Федорович.
— Не беда, издание собрания сочинений уже подходит к завершению. Обошлось бы только все с четвертой частью, — ответил Павленков.
Работа над другими частями сочинений продолжалась. Перечитывая статьи очередных выпусков, Павленков, как он сам впоследствии рассказывал Н. А. Рубакину, чуял, что из-за некоторых слов и фраз не может не возникнуть цензурных неприятностей для всего издания. Поэтому издатель помечает в тексте эти места и просит Дмитрия Ивановича внести поправки. Но критик не желал ничего исправлять в своих работах ради цензурных соображений.
25 ноября 1867 года он писал Павленкову: «Я решительно ничего не мог поправить в тех местах, которые вы отметили красным карандашом. Во-первых, обе фразы: на стр. 28 и на стр. 45, принадлежат не мне, а Чернышевскому. Во-вторых, я не вижу в них ничего нескладного. Мне сегодня некогда было ехать в типографию и потому я доставляю листы в магазин, как это было условлено». А так как Флорентий Федорович служил своего рода связующей нитью между семьей Писаревых и Дмитрием Ивановичем, — роль не из приятных! — то Дмитрий Иванович в своей деловой записке просил его и о личной услуге: «Если Вы увидите мою сестру, пожалуйста, передайте ей прилагаемую записку».
Конечно, такая разобщенность мешала делу, но Флорентий Павленков старался преодолеть накапливавшееся возмущение. Недоразумение недоразумением, а начатое дело продолжать нужно. И хотя опасения издателя не покидали ни на минуту, однако работа не приостанавливалась. И уже 14 декабря 1867 года Флорентий Федорович сообщал Д. И. Писареву, что «4-я часть брошюруется для цензурного комитета и через три дня, то есть в понедельник, должна поступить или в сообщество ко 2-й части или же в обращение». Автор ставился в известность о том, что завтра ему будет оставлен в «Книжном магазине для иногородних» экземпляр книжки. И добавлял: «Это самая живая часть. Как ни велика вероятность ее заарестования, но я не верю, чтобы публика могла ее лишиться. Нужно хлопотать, нужно сильно хлопотать. И я буду».
