Из некоторых писем становится ясным, что малейшая неаккуратность Павленкова в переписке вызывала у Глеба Ивановича чувство обиды. Флорентий Федорович тут же приносил извинения, объяснялся со своим адресатом. «Ничем, ничем, дорогой Глеб Иванович, Вы мне не причинили никакого “беспокойства”. Не отвечал же я Вам в течение суток вследствие сутолоки и спешных корректур. Вам не в чем каяться и незачем себя утруждать. Я постараюсь исполнить Вашу просьбу, но надо немного подождать». Беспокойство вызывала задержка с ответом, не превышающая и суток. Эта записка говорит о многом. Нравственные обязательства друг перед другом для писателя и издателя были превыше всего.
Редко, но все же в переписке с Успенским у Флорентия Федоровича прорывается и сугубо личное: он рассказывает о себе, о своих увлечениях и пристрастиях. Глебу Ивановичу показалось, что Павленков был чем-то недоволен, слишком мрачным и необщительным на устроенной им встрече друзей по случаю своих именин. Откровенно об этом он и сказал другу. В ответном письме Флорентий Федорович объясняет, что причины произведенного им впечатления нужно искать ни в чем ином, а в свойствах его характера. «На начало Вашего письма затрудняюсь отвечать, — пишет Павленков. — Могу только Вас уверить, что никакие особенности проведенного нами вместе вечера (если только тут было что-нибудь особенное) не могли произвести на меня того впечатления, о котором Вы пишете. Причины испытываемых мною в подобных случаях впечатлений лежат во мне самом — я совсем не умею бывать в гостях, а когда приходится находиться в оных, то чувствую себя всегда и везде более или менее неловко. Жизненные обстоятельства сделали меня нелюдимым. При всем моем искреннем расположении к Вам — даже симпатии — я дичусь и Вас. О других уже нечего и говорить. Вот и вся разгадка моего настроения на Ваших именинах — ларчик открывается очень просто. Кроме того, что было, ничего иного и не могло быть, потому что горбатого исправляет только могила. Кстати же, мне до нее, по всей вероятности, и не особенно далеко. Пока, однако, жив, нужно делать дело, а потому возвращаюсь к Вам как к автору». Павленков тут же силой своей воли подавляет давшую о себе знать некоторую сентиментальность. Он переводит разговор на практические дела, связанные с выпуском собрания сочинений Успенского. Правда, в конце письма, в постскриптуме вновь вспомнит об именинах, но уже по другому поводу.
В письме Флорентий Федорович высказывает пессимистическую мысль. И это не бравада. Состояние его здоровья ухудшалось, и издатель чувствовал, что ему вряд ли будет даровано судьбой быть долгожителем. Он откровенно писал об этом Глебу Ивановичу. Но жизнь непредсказуема. И Павленкову было суждено стать свидетелем личной драмы Успенского, когда тяжелая болезнь лишила того возможности работать. Вместе с другими искренними друзьями писателя Флорентий Федорович организует сбор средств, чтобы обеспечить нормальные условия жизни его семье. Сохранилось письмо Н. К. Михайловского Флорентию Федоровичу, из которого видно, что именно Павленков писал обращение к друзьям и почитателям Г. И. Успенского.
Н. К. Михайловский предлагал дополнения к этому документу: «Часть единовременных взносов должна будет пойти на уплату некоторых долгов Г. И. Успенского и устройство дел его семьи в настоящий критический момент. Если же по истечению 6 лет окажется остаток от единовременных, ежегодных и ежемесячных взносов, он будет передан в распоряжение жены или старших детей Успенского».
«Не находите ли Вы, многоуважаемый Флорентий Федорович, — писал Михайловский, — полезным сделать эту приписку в Вашей записке? Если да, то припишите ее своей рукой (за редакцию отнюдь не стою) и возвратите записку мне. Я пошлю ее в Москву, Плещееву и, может быть, кому-нибудь еще, для кого моей подписи будет достаточно. А потом подумаем о других подписях. В Москву я напишу, чтобы сбор взял на себя кто-нибудь один для пересылки Вам, и этот один тем самым станет как бы членом нашего маленького комитета».
Н. К. Михайловский направил павленковскую записку также В. Г. Короленко, и тот откликнулся письмом на имя Флорентия Федоровича. «Получив письмо от Николая Константиновича относительно Г. И. Успенского, — сообщал Короленко, — я тотчас же написал в “Русскую мысль”, прося выслать на Ваше имя 100 рублей. Не знаю, исполнена ли уже эта просьба. Во всяком случае, она будет исполнена в непродолжительном времени. Теперь ко мне поступило еще сто рублей от доктора Елпатьевского. Надеюсь собрать еще рублей 100, 200 или 300. Здесь я счел более удобным собирать единовременно, ввиду того, что богачей знакомых у меня нет и по первому побуждению, при известии о положении всеми любимого Глеба Ивановича, всякий из тех, к кому я обращаюсь, старается сделать, что может. А там — посмотрим и ещё. Может быть, зимой (в начале) устроим концерт или чтение. Собранные деньги вышлю все сразу, — когда закончу сбор, то есть недельки через две».
