Заставили меня маршировать,
и прибавляет, что он «спокойно десять лет»
Был занят службой гарнизонной.
Вот довод, кажется, резонный,
Что не могу я быть поэт…
Забудешь всех, и Аполлона,
Идевять Муз, и весь Парнас! —
Нет, некогда мечтать у нас.
Популярность Федотова как художника началась с картины «Сватовство майора», появившейся на выставке 1848 года; раньше ее, в 1847 году, были выставлены две картины: «Утро чиновника, получившего орден» и «Горбатый жених». Все три чрезвычайно характерны и до такой степени верны действительности, что, немудрено, произвели большую сенсацию как в художественном мире, так и среди публики.
Вот как описывает друг и сослуживец Федотова, Дружинин, впечатление, произведенное этими картинами:
«Имя Павла Андреевича гремело по городу. Его сослуживцы и друзья находились в полном восхищении. Я бросился в Академию и увидел в одной из боковых зал великие толпы народа. Все пространство от картин до двери было запружено любопытными: едва-едва, с помощью лорнета и приподнявшись на цыпочки, успел я усмотреть за толпою картины, столь мне знакомые. Художник Б., стоявший около, передал мне все интересовавшие меня подробности о первых днях выставки и о том, как далеко разлилась слава нашего общего друга. От него же я узнал, что сам Федотов часто бывает в зале и прислушивается к суждению посетителей. В самом деле, через несколько минут предстало перед нами веселое, но значительно постаревшее за лето лицо Павла Андреевича.
Федотов провожал каких-то дам и, несмотря на все свои усилия, не мог пособить им пробраться к картинам через сплошную массу зрителей. Устав и досадуя на свою неловкость, он пустил в дело последнее средство.
– Господа, – сказал он, тронув двух или трех человек из заднего ряда, – пропустите на минуту автора.
При этом посетители почтительно раздвинулись и дали дорогу дамам».
Такая слава была для Федотова дорогим оружием, вырванным им у судьбы путем долгих и упорных стараний и борьбы. Он знал ей цену и строил планы о том, как посредством своей деятельности будет перевоспитывать общество, как передаст этому обществу любовь к правде, которая жила у него в груди. Для этой цели он хотел ехать в Англию изучать Уилки и Хогарта, двух живописцев, наиболее сродных ему, и в разговорах с друзьями проектировал много картин, которые, к сожалению, не только не были им написаны, но даже содержание которых не сохранилось для потомства. А это очень жаль, так как оно прибавило бы многое к тому скудному материалу, который мы имеем, и дало бы возможность вернее судить о личности и характере Федотова.
Содержание картины «Утро чиновника, получившего первый орден» («Утро после пирушки, или Свежий кавалер»), следующее: новый кавалер утром, после пирушки, нацепив на халат орден, горделиво стоит перед кухаркой, показывающей ему прорванные сапоги, которые не на что починить, так как, вероятно, все жалованье ушло на вчерашнюю попойку, следы которой видны в комнате в виде объедков и осколков, валяющихся на полу, под столом валяется один из приятелей хозяина, не успевший еще протрезветь. Другая картина, «Разборчивая невеста», вероятно, навеяна одноименной басней Крылова. На коленях перед перезрелой девой стоит горбатый жених, с жаром изъясняющий ей свои чувства; в дверях комнаты видна мать, радостно говорящая что-то мужу, который, стоя сзади, широко крестится. Выбор сюжетов, как можно видеть, вполне хогартовский, и не раз Федотов серьезно увлекался в разговорах с приятелями своею ролью иллюстратора и исправителя нравов. Действительно, в этом отношении он, окрыленный желанием добра и вооруженный талантом, а главное уже признанным авторитетом, мог кое-что сделать. Тот факт, что эти картины, по свидетельству современников, привлекали такую массу публики, говорит о том, что они были для нее именно откровением, что публика зачастую видела в изображенных лицах самое себя, и вполне вероятно, что в душах многих эти картины будили чувства очень знакомые, которые приходилось самим переживать. За несколько карикатурным изображением действующих лиц публика видела большую долю правды, и если бы это от нее зависело, то, конечно, Федотов продолжал бы свою деятельность, не будучи поставлен в необходимость заботиться о мелочах жизни в то время, когда в голове его зрели новые и новые планы, открывались широкие горизонты и виднелась благороднейшая цель; но, к несчастью, благосостояние Федотова зависело не от публики, а поэтому его роль нравописателя должна была кончиться скорее, чем можно было ожидать; притом мы имеем право думать, что такая роль не особенно нравилась в тех сферах, от которых зависело благосостояние художника. Задача, поставленная Федотовым перед собой, была слишком смела для того времени.
