— Ты идешь на занятия или опять будешь репетировать роль унылого призрака?
— Завидуй молча, — Джеймс оттолкнул от себя тарелку и нагнулся за рюкзаком. — Признайся: тебе просто надоело одному выглядеть идиотом у Флитвика.
— Нет, просто соскучился по твоему котлу, рыгающему ошметки зелья, — ответил Малфой, пока они поднимались по лестнице. — Ладно, встретимся на Чарах.
Джеймс кивнул и поплелся на Историю Магии, предвкушая целый урок покоя и легкой дремы под шелест голоса Биннза. Он с удовольствием уселся за свою парту — все-таки даже парта, на которой дремлешь уже седьмой год, становится родной. Кинул рюкзак и только тут понял — Ксения.
— Привет, — она мягко ему улыбнулась (как он раньше мог считать ее улыбку холодной?!) и села рядом, достав перо и пергаменты. Потом повернулась в его сторону, все еще улыбаясь. — Как ты?
— Уже лучше, — Джеймс взял ее ладонь — холодная. — Я скучал.
— Я тоже.
Гриффиндорец сжал ее руку.
В класс вплыл профессор-призрак, студенты затихли, и заскрипели перья. Джеймс по привычке лег на парту, но руку Ксении не выпустил. Наверное, ей было неудобно писать, не придерживая пергамент, но она ничего не сказала. А он медленно перебирал ее пальцы под столом, гадая, согреются ли они когда-нибудь. Ему на миг показалось, что они опять одни, что вокруг никого нет. Он хотел побыть с ней наедине — даже просто побыть, посидеть рядом, чувствуя ее рядом.
Вчера, когда они с Лили вернулись в школу, то Джеймс почти весь день провел с Малфоем в потайном коридоре на втором этаже, где они распили бутылку припасенного Огневиски. Лишь однажды нарушили тишину, когда разлили по наколдованным бокалам янтарную жидкость. «Прощай, мама», прошептал Джеймс, и они выпили. Потом просто сидели, каждый думал о своем. И разошлись после полуночи. Поэтому гриффиндорец лишь мимолетом видел вчера Ксению.
Зато сегодня у них был целый урок. Джеймс легко чертил пальцем линии на ее ладони, блаженно улыбаясь в парту.
— Я рада, что ты улыбаешься, — прошептала она, отрываясь от пергамента. Золотистые волосы упали ей на лицо, и она их убрала свободной рукой. — Вчера мне показалось, что ты уже не сможешь никогда улыбаться.
— Я тоже так думал, — ответил Джеймс, положив ее руку себе на колено и накрывая сверху своей ладонью.
— Как Лили?
Джеймс неопределенно пожал плечами, что у него получилось плохо, так как он все еще лежал на парте, не желая нарушать такой приятной позы и атмосферы резким движением.
— Ты не знаешь, у них со Скорпиусом ничего не произошло?
— В смысле? — Ксения подняла светлые брови, уставившись на гриффиндорца.
— Ну, мне кажется, что они поссорились, потому что Лили как-то косо на него смотрит и, мне кажется, даже избегает, — заметил Джеймс, с удовольствием чувствуя, что рука девушки на его колене начинает согреваться.
— Джеймс, по-моему, она сейчас со всеми такая, — Ксения провела по его носу пером. Он недовольно дернулся, а она тихо рассмеялась.
— Да, наверное, — не совсем уверенно согласился гриффиндорец. Он бы и рад отмахнуться от мыслей о сестре хотя бы сейчас, но не мог. Потому что никак не выкинешь из памяти тот день и то место, и ее страшный крик «мама!», и рыдания, и безразличие, сменившееся бурной деятельностью. Джеймс беспокоился — ведь у него была Ксения, с ней ему становилось легче, а у Лили здесь не было никого близкого, кроме брата. Конечно, есть Роза, с которой сестра всегда была близка, но сейчас они почему-то мало общались… Лили будто от всех отгородилась, оставшись наедине со своим горем. Она перестала ходить в библиотеку, заниматься с младшекусниками, просто болтать с кузинами, сплетничать, наконец! Она же девочка…
Джеймс ощутил горячую ладонь Ксении, сосредоточился на ее лице и скрипе пера — и неожиданно, даже для себя самого, задремал.
Ему приснился берег озера, и полная луна, и склон. Там сидел большой черный пес с усталыми, грустными синими глазами. Он смотрел не на Джеймса, как это обычно случалось, а куда-то в сторону. Джеймс повернулся и увидел то, что привлекло взгляд собаки. Под знакомым деревом стояла сестра. Лили впервые появилась в подобном сне. И была она испуганной и такой жутко беззащитной, что Джеймсу хотелось броситься к ней, но он не мог. Зато какая-то фигура в темной мантии и в маске приближалась — очень быстро — к сестре.
