Через неделю пациент принес несколько страниц с описанием критического эпизода, вызванного новостью, которую он услышал в новостях об изнасилованном и убитом ребенке. Он сообщил, что это чрезвычайно болезненное поведение позволило ему канализировать все свои мысли и что после часа внутренней битвы между тем, кто обвиняет, и тем, кто заявляет о своей невиновности, в какой-то момент все как будто сломалось, как когда просыпаешься от кошмара. В остальное время ему всегда удавалось блокировать свою склонность искать обнадеживающие ответы: он очень четко представлял себе образ человека, который поднимается на виселицу, чтобы повеситься после признания в преступлении, которого он не совершал.
Терапия продолжалась в течение многих сеансов, и было много страниц обвинительных дебатов, о которых сообщил пациент, который тем временем также был направлен на сознательный поиск всех новостей о чудовищных действиях, которых он всегда пытался избегать. Это дополнительное указание, как обычно происходит в таких случаях, было направлено на устранение противоречивого эффекта избегания того, что нас пугает, и в конечном итоге, напротив, приводит к усилению наших страхов и чувства неспособности (Nardone, 1993; «Страх, паника, фобия» Nardone, 2005).
Спустя одиннадцать месяцев после нашей первой встречи и длительного отсутствия каких-либо реальных кризисов, мы договорились на продолжение встреч для контрольного наблюдения через несколько месяцев. Все шло хорошо, и терапевтический эффект сохранялся до тех пор, пока несколько лет спустя человек не вернулся, чтобы попросить помощи для решения новой проблемы: хоть это и не было так серьезно, как в прошлый раз, но это заставило его обратиться за помощью к тому, кто уже смог вытащить его из беды. На этот раз мучение сосредоточилось на его жене, в которую он все еще был влюблен, хотя они были женаты уже десять лет и имели двоих детей. Червь сомнения снова залез в его голову и медленно начал проникать в его мысли и мучить его. Сомнение было связано с тем, действительно ли его жена была влюблена в него, и, как и в прошлом, проблема усложнилась из-за поиска обнадеживающего ответа, когда он подвергал жену настоящему допросу о её личной жизни до их встречи. Женщина искренне и откровенно рассказала ему все детали двух любовных историй, которые она пережила до встречи со своим мужем. К сожалению, рассказы жены совсем не успокоили ее мужа: у него закралось сомнение, что его жена больше любила мужчину, с которым была непосредственно перед их браком, который оставил ее, соблазнив и лишив невинности. Следуя своему подозрению, мужчина ежедневно допрашивал свою жену, чтобы она призналась, что она больше была влюблена в того, кто плохо с ней обошёлся; чем больше женщина пыталась объяснить мужу, что это не так, тем больше его терзали сомнения. Выслушав его, я спросил, помнит ли он работу, которую проделал много лет назад. Он ответил, что, конечно, он не может забыть, но ему кажется, что эта новая ситуация была иной: на кону был его брак и его сентиментальные отношения. Я напомнил ему литературную цитату из Кафки и дал ему понять, что и в этом случае она подходит, и что патологический процесс, происходящий теперь, еще лучше описывается средневековой историей о царе, который оказывается вынужденным судить свою возлюбленную за ересь; после изнурительных пыток она признается в своей приверженности дьяволу, за что оказывается на костре, а царь кончает жизнь самоубийством из-за невозможности перенести утрату. Только после смерти своей возлюбленной царь понял, что это была его вина, поскольку он поверил слухам, распространенным завистливыми женщинами, и попросил инквизитора пытать её, пока она не призналась.
И снова мужчина был очарован этой историей, которая метафорически описывала риск, которому он шел навстречу. Он ответил: «Хорошо, я понял, мне нужно снова начать писать». После этого мы встретились несколько раз. Он продолжил некоторые из своих тревожных внутренних споров, но быстро вышел из порочного круга патологических сомнений. За годы, прошедшие после нашей первой встречи, Этторе, так его звали, время от времени приходил ко мне на беседу: как он заявлял с улыбкой, прямо как на периодическую проверку автомобиля, эти встречи были своего рода техосмотром его нормального функционирования, способ предотвратить повторное заклинивание ещё чего-то в его сознании.
