Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2 - страница 8

– Зеб, откуда тебе все это известно?

– Шеол[2], парнишка! Ты забыл, что я трублю здесь уже три года. Что же ты думаешь – за этот срок я ничего не увидел и не услышал? Ты распсиховался, начал канючить, мол, что они с ней сделают? Так что мне ничего не оставалось, как спросить у птичек. А птички мне поведали, что, после того как Юдифь позволит себя просветить и станет хорошей девочкой, она сможет совершить свое святое служение Пророку. После этого она продолжит выходить на дежурство каждую неделю, и примерно раз в месяц она будет вытягивать жребий на личное общение с Пророком. И года не пройдет – если, конечно, Пророк не отыщет в ее душе какой-нибудь особой небесной красоты, – как они перестанут включать ее имя в жребий. Но тебе совсем не надо ждать так долго, хотя это безопаснее.

– Все это отвратительно и постыдно!

– В самом деле? А я думаю, такая же система была у царя Соломона – у него женщин было побольше, чем у Святого Пророка. Итак, если тебе удастся достигнуть взаимного согласия с девственницей, которая тебе понравилась, ваши отношения покатятся по накатанной дорожке. Сначала нужно поднести подарок старшей сестре, затем такие подарки повторяются сообразно обстоятельствам. Придется подмаслить кое-какие ладошки, и я тебе подскажу, какие именно. Эта гигантская куча кирпичей, которую мы охраняем, таит немыслимое число черных лестниц. Так что если соблюсти все обычаи должным образом, то я не вижу причины, почему каждой ночью, когда я буду на часах, а ты будешь свободен от дежурства, согревать свою постель чем-нибудь теплым и приятным.

Я был готов взорваться и выразить возмущение его цинизмом, как вдруг мне в голову пришла мысль.

– Зеб, – сказал я, – скажи честно, ты издеваешься надо мной? В каждой комнате дворца есть Глаз и Ухо. И даже если я найду их и попытаюсь отключить, через три минуты в дверь постучатся офицеры безопасности.

– Ну и что? Правильно, в каждой комнате есть Уши и Глаза. А ты не обращай на них внимания.

У меня отвалилась челюсть.

– Не обращай внимания, – продолжал он. – Пойми, Джон, небольшие грешки – это не угроза для Церкви. Угроза – это измена и ересь. Все будет отмечено и подшито к твоему личному делу, и никто тебе и слова не скажет – если, конечно, не попадешься на чем-нибудь посерьезней. Вот тогда тебе пришьют именно эти грешки вместо настоящего обвинения. Они очень любят вписывать в личные дела именно такие грешки. Это укрепляет безопасность. Я даже думаю, что к тебе они присматриваются с подозрением. Ты слишком безупречен. А такие люди опасны. Может быть, поэтому тебя и не допускают к высшему учению.

Я попытался распутать у себя в голове эти аргументы и контраргументы, но сдался.

– Я ничего не понял из того, что ты сказал, Зеб. Все это не имеет отношения ни ко мне, ни к Юдифи. Но зато я понял, что мне надо делать. Я должен ее отсюда увезти.

– Да… довольно смелое заявление.

– Я должен это сделать.

– Хорошо… Я хотел бы тебе помочь. Я думаю, что смогу передать ей записку, – добавил он с сомнением в голосе.

Я схватил его за руку:

– В самом деле?

Он вздохнул:

– Я хотел бы, чтобы ты не спешил. Но вряд ли это реально, если учесть, какая романтическая каша у тебя в голове. Риск велик именно сейчас, потому что Юдифь вызвала немилость Пророка. Тебе вряд ли хочется угодить на суд военного трибунала.

– Я готов пойти и на это. Готов даже на пытки.

Он не сказал мне, что сам шел на такой же риск, если не на больший. Он просто заметил:

– Хорошо, какое же будет послание?

Я подумал с минуту. Послание должно быть коротким.

– Передай ей, что легат, который говорил с ней в ночь, когда она вытянула жребий, очень беспокоится.

– Еще что-нибудь?

– Да. Скажи, что я – в ее распоряжении.

Сейчас это кажется наивным. Но тогда я чувствовал именно так. Я именно так и думал.

Во время обеда на следующий день я обнаружил в своей салфетке клочок бумаги. Я быстро кончил обед и выскочил наружу, чтобы прочесть записку.

«Мне нужна Ваша помощь, – гласила записка, – и я очень вам благодарна. Можете ли Вы встретить меня сегодня вечером?»

Записка была без подписи, напечатана на обычном диктографе, какими пользовались во Дворце и за его стенами. Когда Зеб вернулся в комнату, я показал ему записку, он взглянул на нее и сказал равнодушно: