Пасынки Вселенной. История будущего. Книга 2 - страница 259

В 1940 году, выплатив ипотеку, ради которой я и начал писать фантастику, я отправился на восток, встретился с ДВК[53] и в ходе знакомства и бесконечной болтовни рассказал ему об этом приеме, который помогал мне писать рассказы с общим псевдоисторическим фоном и не запутываться.

ДВК сказал: «Я должен увидеть эту таблицу!» Я отказался, указывая на то, что это просто подспорье для меня, а не для читателей. Потом я вернулся домой, но он продолжал теребить меня. В конце концов, чтобы его заткнуть, я взял чертежную доску, инструменты и нарисовал уменьшенную копию схемы, а данные впечатал на машинке – сделал что-то вроде аппликации. Я отослал ему диаграмму, художественный отдел «Street & Smith» ее перерисовал, просто сделал поаккуратнее, ничего не меняя. А потом Джон ее опубликовал.

Я до сих пор не знаю, была ли та публикация разумной идеей или глупой ошибкой. Возможно, она помогла мне позднее продать несколько рассказов – но очевидно, что из-за нее я получал и продолжаю получать много неприятных писем от всяких зануд. Ведь я никогда не чувствовал себя связанным этой диаграммой; это она должна была служить мне, а не наоборот. Если мне приходил в голову хороший сюжет, который достаточно гладко вписывался в таблицу, не идеально, но гладко, – я не лил понапрасну слез, а двигался дальше, не обращая внимания на нестыковки.

Я, конечно, хотел бы, чтобы каждая история была внутренне последовательной… но я не позволю загнать себя в угол в попытке идеально вписаться в эту схему. Завтра я могу начать новую вещь для «Истории будущего»… и вдруг окажется, что ради хорошего сюжета мне нужно нарушить какой-то пункт на этой диаграмме. Я лучше дам повод для криков занудам, чем испорчу хороший сюжет ради «логики», – логика тут вообще ни при чем, потому что эта схема – выдумка, а не священное писание.

Насколько же хороша идея придумать возможную «историю» будущего, а затем в соответствии с ней писать рассказы? Для меня это – смирительная рубашка… но у вас это может красиво сработать. Из разговоров среди профессионалов я уяснил, что в мире не найдется двух писателей, работающих одинаково.

Как Марион [Зиммер Брэдли] справляется с историями Дарковера? Я не знаю. Похоже ли это на то, как Горди [Гордон Р. Диксон] обращается с подобной же сагой? Я понятия не имею. Разложил ли Док Смит весь сериал о Босконе по полочкам до того, как написал «Трипланетие»? Возможно, это известно Верне [Трестрайл – дочь Дока Смита] – ей не было десяти, когда Док начал этот цикл. Я знаю, что Док заранее подготовил по крайней мере две книги. Работает ли Жаклин [Лихтенберг] с историями о Зеоре таким же образом, каким Э. Э. Смит работал над вещами о Босконе? Полагаю – да, у нее даже есть свой аналог «Галактических странников»[54]. Но, учитывая, что все они родились даже не полвека назад, а куда раньше, ответа на этот вопрос мы, возможно, уже не получим.

Возможно, кому-то будет интересно (но не обязательно полезно) узнать, как пишут его коллеги. Если мой неуклюжий способ с настенной диаграммой вам пригодится – что ж, вперед и удачи! Но я сомневаюсь, что он сильно помог Ларри Нивену, потому что произведения из «Известного космоса» в его собственной истории будущего выглядят куда более запутанными.

Не беспокойся о Морской Богемии – просто рассказывай свою историю.

К моменту написания этого письма-эссе, через шесть лет после публикации «Достаточно времени для любви», Хайнлайн завершил все, что планировал по «Истории будущего», и она потеряла для него актуальность. За десятилетия его коллеги освоили и приняли на вооружение методику взаимосвязанного построения будущего; она была органична для литературы о будущем – на самом деле настолько органична, что коллеги Хайнлайна считали не лишним напоминать самим себе, что это было именно открытие, сделанное в определенное время в определенном месте вполне определенным, если не единственным в своем роде, человеком.

Хайнлайн советовал своим коллегам относиться к этой методике лишь как к средству облегчить работу с текстами; он отказывался признать, что эта концепция обрела собственную жизнь в качестве своеобразного произведения искусства. Хайнлайн нечасто бывал таким зашоренным, но такое отношении к диаграмме было следствием одного важного решения, которое он принял: он более не желал обращать внимание на критику и брюзжание фэндома. Это решение давало ему массу преимуществ. Он мог спокойно испытывать новые концепции, новые приемы письма и получать максимум удовольствия от богоугодного занятия: приводить в бешенство наиболее ограниченных читателей из числа своих старых поклонников и оттаптывать им на ногах пальцы.