Вот и сейчас нереальными казались Ингрэму эти двое мужчин, и лошадь, верхом на которой сидел один из них. Но зато очень реальным был голос Рыжего Моффета, крикнувшего:
— Бинни, ты был там прошлой ночью?
— Где?
— Ты знаешь, где.
— Не понимаю, о чем ты.
— Ты был одним из тех, кто повесил Чака Лэйна?
— Я? Шериф этого города? Да за кого ты меня принимаешь? С ума сошел?
— Неважно, за кого я тебя принимаю. Но ходят слухи, что ты был в команде этих трусов, вздернувших беднягу Чака.
Дик Бинни внезапно спрыгнул с лошади.
— Я не знаю, как это понимать, — сказал он. — Я не знаю, кому адресованы эти слова — парням, которые повесили Чака, или мне!
— А я говорю, — объявил Моффет, — что Чак был человеком честнее любого из тех, кто вздернул его. И если ты был одним из них, это адресовано и тебе!
Заместитель шерифа услышал достаточно, чтобы почувствовать себя оскорбленным, но, скрежеща зубами, не двинулся с места, раздираемый гневом и осторожностью. Однако молчание было равноценно признанию, что он был в отряде линчевателей. Поэтому Бинни сказал:
— То, что ты говоришь, меня не касается, Рыжий. Но если ты ищешь неприятностей, я к твоим услугам!
— Да уж! — фыркнул Рыжий Моффет. — Тебе ничего не стоит устроить проблемы кому угодно в нашем городе — теперь, когда у тебя за спиной закон! Ты теперь можешь совершать свои убийства руками вооруженного отряда.
— Да ну?! — прорычал Бинни, разъяренный до крайности. — Чтобы разобраться с тобой, мой юный друг, мне не нужен никакой отряд!
— Это обещание, Бинни? — спросил Моффет. — Предлагаешь мне встретиться с тобой как-нибудь?
— Когда захочешь, — бросил заместитель. — Но сейчас я занят. И не собираюсь стоять здесь и тратить время понапрасну, болтая со стрелком-профессионалом вроде тебя, Моффет. Только я тебя предупреждаю — с этого момента следи за собой, пока ты живешь в наших краях. Потому что я слежу за тобой. И в случае необходимости, одолжу тебе веревку, достаточно длинную, чтобы ты мог повеситься.
Он снова вскочил в седло и галопом умчался по улице, оставив Рыжего Моффета потрясать ему вслед кулаком и сыпать проклятиями.
Мистер Васа остановился на пороге своего дома и с задумчивым выражением лица слушал лингвистические упражнения Рыжего. Затем он вошел во двор, тяжело покачав головой.
— Вот что я вам скажу, — сказал Васа, здороваясь с дочкой и священником. — Теперь все не так, как было в наши дни! Мужество совсем зачахло! Совсем! Рыжий и Дик Бинни наговорили тут достаточно, чтобы весь город перестрелял друг друга в те благословенные дни, о которых я многое могу вам рассказать.
— Папа! — воскликнула его дочь.
— Послушай, — сказал бывший кузнец, — избавься от этой привычки чувствовать себя шокированной каждый раз, когда я открываю рот. Живи и учись, дорогая! Говорю тебе, Ингрэм, — в прежние времена никогда не было словесных фейерверков перед тем, как мальчики доставали оружие. Нет, сэр! Помню, стою я однажды в салуне старика Паркера. Прохладное было местечко. Пол поливали каждый час, и спрыскивали воздух, и повсюду лежали влажные опилки. От этого выпивка казалась гораздо вкуснее. У Паркера как будто все время была весна, даже когда на улице стояло жаркое лето. Ну вот, и выпивал там в этот момент молодой Митчелл. Тот самый парень, который выстрелил Питу Бруэру в спину. Он пил и рассказывал байки о работе грузчиком, с которой только что вернулся. Он заказал выпивку по кругу. «Плачу за всех парней», — говорит он. «Нет, не платишь», — говорит голос. Мы оглядываемся и видим Тима Лафферти, который только что вошел через ходящие ходуном двери. «Почему это не плачу?» — спрашивает Митчелл. «Не успеешь!» — говорит Тим. И они тут же выхватывают пистолеты, и едва я успел шагнуть назад, как две пули пролетели навстречу друг другу мимо моего носа. Ни один из них не промазал! Но Митчелл был застрелен насмерть. Так вот, в старые времена разговоров было столько, сколько нужно, прежде чем начать драться. Но сейчас… поглядите, как эти двое на улице треплются понапрасну, и ничего не делают. Смотреть противно!
— Ты что, считаешь Рыжего трусом? — резко спросила девушка.
