Нужно было самой выдергивать себя за волосы. Из того, что сложилось само собой. Мне необходима была работа, где я наконец смогла бы отдохнуть. Хоть немного. На работе врача много не заработаешь. Нужна была другая работа, с перспективой. Но для переобучения требовались деньги. Немало. Мне негде было их раздобыть. Просить у мужа? У него ничего не имелось, кроме квартиры. Его железяки обсуждению не подлежали. Они были священной коровой. И самое главное, мой муж оглох, ослеп, онемел. Не в одночасье, не сразу. Я и не заметила когда. Он ни в чем не хотел идти мне навстречу. Я это уже поняла. Тогда я наступила на горло своей гордыне и пошла к папе.
— Папа, мне нужны деньги на переобучение, — сказала я. — Помоги. Мы тебе вернем.
— А что твой муж? — усмехнулся отец. — Не дает? Или не разрешает?
— У нас сейчас нет свободных денег, — униженно сказала я. — Да или нет?
— Зачем тебе это нужно? У вас что, есть будущее?
— А как же все твои сказки и проповеди? Какие-то мифические герои, какие-то подвиги! Встречаться лицом к лицу с жизнью! Умение бороться! — крикнула я. — Зачем ты мне об этом рассказывал? Чему ты меня учил? Тому, чего нет?
— Какая чушь! При чем здесь они? Ты не герой, а женщина. Твои подвиги бессмысленны. Тебя надо нежить и холить, а не использовать как ломовую лошадь!
Папа приблизил лицо к моему, сузив глаза до щелей.
— Я не для этого растил единственного ребенка! И я не дам тебе денег, пока ты с ним!
— Хочешь меня добить?
— Глупая ты! Я хочу тебя вылечить от этой заразы. А ты мне мешаешь!
— Значит, пластмассовый венок мне? — У меня сдавило горло. До асфиксии. Мне снова нечем было дышать. В доме моих родителей, а не в квартире мужа. Я не могла дышать рядом со своими близкими. Со всеми своими близкими!
— Возьми себя в руки и сделай шаг мне навстречу! Вот чему я тебя учил!
Я не могла сдержать слез, они текли по моему лицу двумя тоненькими ручейками. Мне было все равно, что подумает папа. Я устала. Как ломовая лошадь.
— Возвращайся домой завтра же! — жестко сказал папа. — Будет все, что захочешь.
Он помолчал.
— Марина уже стала дерзить твоей маме. Он ее портит. Он портит все, к чему прикасается, — он сделал паузу и выплюнул сквозь крепко сжатые зубы: — Гадит везде!
Я была раздавлена. Меня бросили мои мужчины. Оба. Я на них больше не надеялась. Никто не хотел понять, чего я хочу, что мне нужно. Да я уже и сама этого не понимала. Разве кто-нибудь мог мне помочь?
Я позвонила Мокрицкой, но она не обещала мне денег. Их у Мокрицкой не было. Ради меня Мокрицкая занимать не хотела, тогда, скрепя сердце, я позвонила Люське. Мы не общались с ней все время, с нашей последней ссоры. Я этого не желала. Она хотела, но поняла, что это ни к чему, и прекратила меня донимать.
— Как дела? — спросила я.
— Нормально.
— Может, встретимся?
Люська замолчала, я подумала, что сейчас сорвется моя последняя надежда.
— Давай, — безрадостно сказала она.
Мы встретились в пивбаре на летней площадке. Пиво Люська любила. Я это помнила. Я поразилась тому, как изменилась Люська. Она пополнела, ее голубые глаза потускнели. Неужели и со мной то же самое? Мне стало нехорошо. Я внезапно вспотела.
— Как дела? — как попугай повторила я.
Не стоит надолго прекращать общение со старыми друзьями. Если вы ими, конечно же, дорожите. Станет не о чем говорить. Остаются только воспоминания. А если не хочется вспоминать?
— Ты же знаешь, — раздраженно ответила Люська.
— Ничего не знаю.
— Ты с мужем не разговариваешь? — еще больше раздражилась она.
Люська попала в точку наугад. Как при игре в морской бой. Мы с мужем говорили только о делах житейских. И все. Как соседи по коммунальной квартире. Но Люське не следовало знать то, чего она не знала.
— О Радиславе мы не говорим, — уклончиво ответила я.
Люська вдруг дернулась всем телом. Выдохнула воздух.
— Я думала, ты в курсе. Мы с ним разбежались больше полугода назад. Не знаешь?
Я отрицательно покачала головой. Она смотрела на дорогу, по которой неслись машины. Блестящими, грязными каплями чьей-то суеты.
— Мне надоели его измены. Я решила его проучить. Собрала вещи и поставила в коридоре. В сумке. Когда он пришел, я не вышла навстречу. То ли боялась, то ли не хотелось влиять.
