— Вот от того холма, видите, со следами пожара на склоне, вон до того, похожего на верблюда, и еще маленькая речка, вон там.
— А что это за шум? — спросил Блэквуд.
— Шум?
— Как будто что-то жужжит.
Они стояли на террасе, и красная керамическая плитка сияла у них под ногами.
— Это парковая трасса, мистер Блэквуд.
— Что, так близко?
— Да, как раз за тем холмом. Капитан Пур, сын мистера Пура, продал часть участка владельцам, которые просто мечтали проложить шестиполосную дорогу вдоль Арройо-Секо.
Она не стала говорить, что одним из этих людей был ее муж.
— И значит, здесь шумно и днем и ночью?
— Наверное, да. Говорят, здесь в час проезжает по сто машин.
Они с Блэквудом понимающе переглянулись — раз дорога проходит так близко, значит, и участок можно будет продать подешевле; Черри благоразумно умолчала о том, что на строительстве дороги они с Джорджем просто озолотились.
— Если бы не этот шум… Мы с вами сейчас как будто оказались в прошлом, не так ли, мистер Блэквуд?
Он думал о том, что перед ним очень привлекательная женщина, маленькая, упертая, похожая на тех немногих женщин-профессоров, которые работали в Калифорнийском технологическом институте. У него на языке вертелся вопрос, и он произнес:
— А вы, миссис Ней? Вы тоже из Пасадены?
Она ответила, что родилась в Приморском Баден-Бадене, а Джордж — в Бейкерсфилде, и продолжила:
— И я, и Джордж — мы оба не из Пасадены, но именно здесь добились всего и сами. Мы уже десять лет живем в Хилл кресте и видим, как все изменилось, мистер Блэквуд. А еще через десять лет перемен здесь будет гораздо больше.
Для себя она никак не могла решить, чего больше в ее занятии недвижимостью — свиданий с будущим или расставаний с прошлым; иногда все получалось легко и просто, открывалась калитка, и бунгало переходило от одного поколения к другому, но иногда, особенно в сделках Джорджа, с прошлым нужно было расправляться весьма решительно — скажем, построить сотню новых хорошеньких маленьких домиков на месте цитрусовой рощи.
Блэквуд заметил, что в последнее время перемены были какими-то особенно быстрыми: отель «Виста» стал военным госпиталем, магазинчики на Колорадо-стрит, где когда-то продавали цукаты, теперь стояли заколоченными, с десяток особняков на Ориндж-Гроув-авеню, брошенных хозяевами, сдавали теперь под меблированные комнаты или оставляли на съедение крысам. Над долиной, где лежало ранчо, почти всегда висела легкая коричневая дымка, отчего пейзаж казался сумрачным, похожим на те картины, что висели по стенам охотничьего клуба «Долина»; по крайней мере, так рассказывали Блэквуду.
— А вон там что такое, миссис Ней?
— Где?
— Вон там, что-то белое на самом краю рощи. Какой-нибудь хозяйский каприз?
— Нет-нет. Это мавзолей. Они все там похоронены, вся семья.
— Кто?
— Семья Пур. Последним был капитан Пур. Он пережил жену с сестрой больше чем на десять лет.
Тут на Черри нахлынули воспоминания, и она произнесла то, чего вовсе не собиралась говорить:
— Необычная она была женщина.
— Кто?
— Его жена.
Они двинулись дальше, и миссис Ней рассказала, что панели красного дерева, которыми была отделана библиотека, попали сюда из поместья обедневшего графа, который жил неподалеку от Виндзора, и доставлены в Калифорнию известной антикварной фирмой братьев Дювен. Шторы были опущены, в щели выложенного елочкой паркета набилась пыль, в комнате было тускло и пусто, хотя на полках стояло несколько тысяч книг.
— Нынешний хозяин их совсем не трогал. Он сказал мне, что не любит читать чужие книги. Он не из Пасадены, мистер Блэквуд. Или все-таки, наверное, из Пасадены, только совсем непохожий на других.
— То есть?
— Он сирота. Вырос в детском приюте, за городом, рядом со старой фермой. Не так давно этот приют закрыли, но вряд ли вы знаете о нем. Вам ведь это ни к чему.
— Да, конечно, не знаю, — ответил Блэквуд, вытянул с полки том Гиббона и увидел экслибрис: «Книга из библиотеки Линди Пур, 1930». Страницы были испещрены подчеркиваниями и надписями. Школьное издание «Трех мушкетеров» в нескольких местах было подписано «Зиглинда Штумпф».
— Зиглинда Штумпф…
