Так я не о Миле Гилельсе, о котором все знают всё, я о тех, кто еще не известен, но тоже жил и имел свой кусочек славы
Напарник Валеры менее интересен. Его звали Виля Гиличинский. Крупный тридцатилетний мужик. Он отсидел шесть лет в лагере за групповой грабеж и вышел оттуда с неплохим знанием английского языка, потому что его соседом по нарам был английский шпион. Виля курил планчик и иногда ширялся[4] на "малине" на Мясоедовской (после — Шолом Алейхема). Валера тогда тоже покуривал, на этом они и сошлись.
У Валеры было золотое сердце, он задумал спасти Вилю от наркомании и решил приспособить его к делу. Он сочинил цирковой номер, где будет задействован и анашист Виля Гиличинский, тоже играющий на гитаре.
Они этот номер репетировали в простойном спортивном зале, оба были в затрапезных штанах и майках; в перерывах, сидя на матах, Валера читал стихи одесских поэтов и говорил кому-то (я запомнил): "С точки зрения с техни-спихни-с толкалогической, образов у тебя в стихах нет" (не знаю, что это такое), а Виля покрикивал им из своего уголочка: "We live in the country оf the slave's! Откуда, салажата, произошло всенародное слово "хавать"? Где вам знать, сосунки! Я вам про это скажу! От английского глагола "to have". Вот учит меня сосед-диверсант с нижней конки: скажи, мол, "I have my dinner". Я говорю: "Ну, это… хаваю, значит, мою баланду…" "I have! — он сердится. — Пишется по-русски ха-вэ! И какая баланда? Dinner! — он кричит. — Dinner! Dinner!" Я ему в ответ: "Хавэ, а я что говорю? Хаваю. А на обед у нас не стэйк, пентагоновский ты хмырь, а как раз баланда…В общем, все лажа, ребятишки, главное — не забыть вовремя зашабить[5]!"
Ко мне они привыкли и меня не замечали.
Этого номера так никто и не видел — только я, он был уникален, но в первобытном своем варианте, а не в том, каким он бы выглядел в цирке. В цирке он бы выглядел просто: шикарные костюмы, отрепетированные до блеска движения, продажа[6]…
Зрелищем я должен поделиться, это как раз та столовая ложка коньяку, которую нужно принимать три раза в день.
Три раза? В следующий раз я вам расскажу притчу о том, как Чайник и Кукушка-часы спорили о Смысле Жизни — это будет вторая ложка…
Так вот: я тогда куда-то вышел, а когда вернулся…
"Номер" я увидел такой… Партнеры стояли "голова в голову": то есть Валера держался в стойке на макушке (через "бублик"[7]) напарника и балансировал ногами. Верхнего поддерживал "лонж"[8] (на конце лонжа висела, тоже болтая ногами, беременная его жена Валюха), но все равно от Валериной тяжести планакеша[9] Вилю перекосило — скажем, как резиновую куклу под рукой младенца…
Дядя Миша, разойдясь в рассказе, иногда говорил как по писаному.
— Вилина рожа, и без того дьявольская, разъехалась, как пластилиновая, и ходила вдобавок от непривычного напряжения ходуном, а глазами он ворочал, будто его поджаривали на костре. Валеру на таком шатком нижнем, понятно, мотало…
— Как повешенного на ветру, — подхватил я сказ дяди Миши.
— Вы как будто это подсмотрели, — похвалил меня старик. — Но вы не видели всего. Оба "циркача" держали гитары, били кое-как по струнам и пели гнусавыми, как полагалось тогдашним наркоманам, голосами первую попавшуюся по руку песню, наверняка Вилину:
Когда я чалился на зоне,
Где ветер режет, как монгол…
Минута… другая… Я тогда понял, что второго такого зрелища за свою жизнь я больше не увижу.
Старик тут замолчал, а я подумал: "Это было, верно, то, что должно было стать цирковым номером, это выглядело бы на манеже в конце концов красиво и были бы аплодисменты… но что делать — наверно, искусство (книжные страницы, холсты художников, скульптуры, даже музыка) иногда так и рождается — в страшных и порой уродливых муках, у которых нет даже свидетелей…"
— Минута… другая… — продолжил дядя Миша. — Валюха не выдержала и отпустила конец лонжа — пирамида посыпалась: Валера рухнул на пол, держа гитару над собой, Виля сел… Помотал головой.
— "Вы что, ребята, — сказал, — это же slave's work! Пора хватануть дури, есть у меня заначенный баш[10]…"
— Скажу вам: циркового номера у этой пары не получилось — Виля зачастил на "малину" на Мясоедовской, где снабжали дурью
