На Отдел пропаганды трудятся так называемые экспертные группы из отставных высокопоставленных партийных кадров, которым поручено просматривать газеты и выявлять любые отклонения от официальной линии. Эти анонимные группы обладают колоссальной властью, коль скоро имеют право сигнализировать высшему партийному руководству о тех или иных подозрительных статьях. «Всякий раз, когда члены Политбюро или Секретариата ЦК реагировали на эти докладные записки, разражалась буря, — говорит Ли. — А все остальное время над тобой словно висит дамоклов меч». Еще один газетный редактор сравнил Отдел пропаганды с прокрустовым ложем из греческой мифологии. Прокруст (имя переводится как «растягивающий»), укладывал путников на свое железное ложе и тем, кто был больше его размеров, обрубал ноги, а малорослых вытягивал. Словом, все должны были стать одинакового роста. «Отдел пропаганды изрекает лишь два слова: «да» и «нет», — свидетельствует редактор. — Мы обречены существовать во власти этого урода, который тебя либо вытягивает, либо обрубает, и умеет говорить только два слова».
Живописная характеристика, которую этот редактор дал Отделу пропаганды, несомненно, основана на его собственном неприятном опыте — и все же недостаточно полно отражает растущую изощренность сего органа. Как указывает Анна-Мария Брэйди в своей книге «Маркетинговая диктатура», в целях управления современной рыночной экономикой Отдел пропаганды позаимствовал многие рецепты воздействия на массовое сознание, апробированные на Западе — от рекламы до политтехнологий, — лишь бы сохранить согласие народа на режим однопартийного правления. «Китай моделирует у себя целый ряд западных аспектов, хотя отнюдь не те, которыми любят хвастаться западные либеральные интеллектуалы», — говорит мисс Брэйди.
История — жизненно важный и расширяющийся компонент так называемого патриотического воспитания в школах и беспрестанных, занудных напоминаний о столетнем унижении всей нации под пятой иностранных держав. Если говорить конкретнее, Отдел пропаганды следит за тем, чтобы патриотизм никоим образом не обособлялся от партии. «Основное содержание текущей патриотической кампании состоит в том, чтобы пропагандировать страстную любовь к Коммунистической партии Китая, — писал руководитель Коммунистического союза молодежи Лу Хао, обсуждая новейшие политические установки в 2009 г. — Ключевая задача — направить силы молодежи на объединение всех трех составляющих: социализма, патриотизма и руководящей роли КПК».
Надзор за историей, который осуществляет Отдел пропаганды, уже перерос временные рамки реального нахождения компартии у власти. По версии 2001 г., история КПК берет начало аж в 1840 г., «что и объясняет историческую неизбежность создания КПК». Это утверждение немедленно помещает целую вереницу событий — начиная с первой опиумной войны, открывшей длительный период подчинения Китая воле империалистического Запада, а позднее и Японии — под зонтик пропагандистской системы. Соответственно, сейчас у любого независимого историка появилось больше шансов чем-нибудь да не угодить властям.
Партия рассматривает историю в контексте политического руководства, где превыше всего ставится престиж КПК и ее власть. Подобно тому, как кадровые вопросы и коррупционные расследования обсуждаются исключительно внутри системы, так и споры по любым болезненным историческим проблемам решаются строго в пределах партийного круга. Как следствие, исторические дебаты носят закрытый характер, да еще ведутся эзоповым языком. Здесь и близко нет публичной открытости, характерной для заседаний левых политических партий Запада, например, британских лейбористов или французских социалистов.
По таким событиям, как «большой скачок», «культурная революция», подавление тибетского восстания в 1959 г., продемократические протесты 1989 г. и так далее, КПК ограничивается простым оповещением о своем вердикте. Партийные руководители обязаны следовать этим заявлениям, невзирая на личные взгляды, что напоминает вестминстерскую систему, в рамках которой министры связаны решениями Кабинета. Либо ты всеми силами поддерживаешь вердикт, либо становишься аутсайдером. Вот и получается, что мнение партии — по крайней мере, в теории — становится коллективным мнением всей страны с населением 1,3 миллиарда человек. Китайцы, желающие публично агитировать за альтернативный взгляд, делают это на свой страх и риск.