Партия расстрелянных - страница 209

Между тем обнародованные Хрущёвым на XX съезде факты, связанные с массовыми репрессиями, вызывали законное недоумение рядовых коммунистов по поводу того, как могут оставаться в составе Президиума ЦК ближайшие приспешники Сталина, разделявшие с ним ответственность за эти репрессии. Как заявляли аппаратчики на июньском Пленуме 1957 года, им пришлось выдерживать «натиск коммунистов, чтобы оправдать Маленкова, Кагановича и Молотова»; «везде, на всех собраниях, без никакой организации этого, требовали персональной ответственности Кагановича, Молотова, Маленкова за искривление революционной законности. Мы спускали это на тормозах, в порядке перестраховки, только сообщали об этих настроениях в информациях ЦК» [1085].

Тем временем Хрущёв с помощью своих сторонников в партийном аппарате и в руководстве МГБ накапливал материалы об участии Молотова, Кагановича и Ворошилова в репрессиях. На заседаниях Президиума ЦК всё чаще стали оглашаться документы с их санкциями на аресты и расстрелы. По этому поводу главные сталинисты заявляли: «Тогда было такое время, что мы могли сделать, тогда самим надо было садиться в тюрьму» [1086].

Хрущёв неоднократно ставил вопрос о возвращении к разбирательству открытых процессов. За несколько дней до последней схватки в Президиуме ЦК он заявил, что «Зиновьева ни за что расстреляли». В ответ на это «Каганович и Молотов подняли резкий шум: позвольте, зиновьевцы были нашими противниками. Но так и не объясняли, за что их объявили врагами народа, за что расстреляли» [1087].

Тогда же Хрущёв прямо заявил об ответственности «ближайших соратников» Сталина за массовые репрессии. «Вот, товарищи, мы рассматриваем материалы, реабилитируем посмертно коммунистов, расстрелянных невинно,— сказал он.— Как же быть с виновниками этих расстрелов, будем ли возвращаться к этому вопросу или будем продолжать замалчивать это перед партией?» [1088]

Особое раздражение Молотова, Кагановича и Ворошилова вызвало заявление Хрущёва перед намечавшейся поездкой членов Президиума ЦК на празднование 250-летия Ленинграда. Хрущёв сказал, что теперь руководители партии впервые едут в Ленинград, чтобы принести ленинградцам радость, а раньше они привозили туда слезы и кровь. При этом он имел в виду прежде всего приезд в Ленинград в 1934 году Сталина, Молотова и Ворошилова для расследования убийства Кирова, вслед за чем десятки тысяч людей были высланы из Ленинграда, а сотни бывших ленинградских оппозиционеров были направлены в ссылку или лагеря.

В свете всего сказанного представляется не лишённым основания заявление Хрущёва на июньском пленуме ЦК 1957 года о том, что Молотов, Каганович, Ворошилов и Маленков планировали его снятие с поста первого секретаря ЦК, а Серова — с поста председателя КГБ, чтобы «захватить органы государственной безопасности, захватить архивы как там, так и в Центральном Комитете партии. Тогда уж никаких их надписей на документах не обнаружишь. А то ведь там на предсмертных письмах невинно приговорённых к смерти людей есть их леденящие кровь надписи, чудовищные приветствия» [1089].

В середине июня Молотов, Каганович, Ворошилов и Маленков, заручившись поддержкой ещё трёх членов Президиума ЦК и тем самым получив «арифметическое большинство», подняли вопрос о снятии Хрущёва с поста первого секретаря ЦК. Наряду с догматическими доводами и нелепыми обвинениями, они ставили Хрущёву в вину и те его качества и действия, которые впоследствии были объявлены проявлениями «субъективизма и волюнтаризма». В ответ Хрущёв и его сторонники делали упор на преступлениях своих оппонентов в годы сталинизма. На заседаниях Президиума Жуков и другие сторонники Хрущёва огласили ряд документов, обличающих Молотова, Кагановича и Ворошилова в «расправе с кадрами». Это вызвало негодование последних, заявивших, что обнародование правды о массовых репрессиях приведёт к гибели революционного движения, непоправимому ущербу партии и даже к её расколу [1090].

Вскоре по требованию «рядовых» членов ЦК был созван внеочередной пленум ЦК для рассмотрения вопроса о сохранении Хрущёва на посту первого секретаря. Этот пленум вылился в суд над «антипартийной группой». Но даже столкнувшись с единодушием ЦК, её члены продолжали доказывать «вредность» обращения к теме Сталина и репрессий. Особенно агрессивно вёл себя Каганович, который кричал на участников пленума и даже пытался дать «теоретическое» обоснование «ущерба», который партия понесёт, по его мнению, в результате дальнейшего разоблачения сталинских преступлений. На требование Жукова: «Давайте говорить об ответственности за преступления, за расстрелы, это самый важный вопрос», Каганович ответил: «Вопрос, который поставлен,— это вопрос политики (