И она бросилась на нас!
Но мы этого даже не заметили. Потому что мы продолжали сидеть на броне, а наша боевая машина по-прежнему двигалась только вперёд… И смертельный укус ядовитой гадины скорей всего пришёлся в нижний бронелист… Ну… Или в днище БМПешки…
— Э-эх! — удручённо вздохнул товарищ прапорщик. — Надо было её гусеницей!.. Чтоб неповадно было…
Кое-кто из наших солдат даже привстал со своего места и оглянулся, чтобы узнать дальнейшую судьбу коварной змеюки. Однако густой шлейф афганской пыли помешал это сделать. И мы так и не ознакомились с результатами стремительного броска эфы… Сломала ли она хоть один свой ядовитый зубик… Или же оба своих клычка.
Наверное, эта эфа понесла существенный урон… О чём не преминула сообщить своим ядовитым родственницам: как близким, так и дальним… Поскольку как в остаток этого дня, так и в начале следующего никто на нас не бросался… Ни с ядовитыми зубами, укус которых наиболее смертелен именно весной. А сейчас на дворе стоял апрель месяц… Не бросались на нас ни с рогами наперевес… Предварительно заточенными коварными афганскими моджахедами.
Но с дикими представителями местной фауны нам всё же пришлось столкнуться… Не в прямом конечно смысле, а в переносном… И даже можно сказать, в сугубо гастрономическом…
Но об этом чуть попозже… Пустыня… Понимаете ли…
Утром третьего дня я опять скрежетал зубами. Не потому, что на них оказался вездесущий афганский песок. А всё потому, что товарищ майор… Ну, не славный наш ротный зампотех, мужественно прокладывавший нам дорогу… А тот товарищ майор, который ехал вместе с нами… Так вот… Товарищ парторг опять вздумал умываться нашей общей питьевой водой… А затем и обмываться…
Я вновь подошел к командиру группы и молча уставился на Веселкова своими красными от пыли глазами. Однако тот предпочёл сделать вид, что ничего такого особенного сейчас не происходит. И фырканья и ужасный плеск воды является вполне обыденным явлением… Для советской разведгруппы, находящейся в бескрайних песках палящей пустыни Регистан.
Зато мне выдали целую кучу ценных указаний по подготовке личного состава к дальнейшему маршу по вражеским тылам. Я лишь вздохнул и отправился выполнять командирские поручения. Но везде меня преследовали очень уж раздражающие звуки… Сначала журчание водной струйки из горлышка фляги, затем громкие оханья да аханья товарища парторга…
Наконец-то тронулись в дальнейший путь. Спустя два часа наша колонна остановилась на краю высохшего озера. Или даже на берегу обмелевшей, а затем и исчезнувшей реки. Совершенно ровная и абсолютно лишённая какой-либо растительности поверхность дна простиралась как на несколько километров в ширину, так и на десяток тысяч метров в длину. Вообще-то это называется общенаучным термином такыр. Это высохшее дно озера или даже реки, на котором глина образует ровную поверхность, всю испещренную мелкими и крупными трещинами.
— Что там такое? — поинтересовался товарищ прапорщик, указывая рукой влево. — Развалины или что?
Там на удалении в три-четыре километра прямо посреди высохшего русла возвышалась небольшая гора. Её можно было принять как за высокий холм из земли и глины вполне естественного происхождения. Так и за окончательно разрушившиеся остатки древнего укрепления. На последнее обстоятельство указывали очень небольшие вертикальные участки, оставшиеся от когда-то мощных стен. Но этих доказательств искусственного происхождения было так мало… Что неискушенному взгляду эта возвышенность представлялась именно холмом… Или небольшой горой…
— Говорят, это остатки крепости Александра Македонского! — задумчиво изрёк командир группы. — Он же во время своих походов строил крепости. Чтобы обозначить границы своего царства.
— Да у нас в Лашкарёвке то же самое! — возразил старшина. — Там-то хоть стены сохранились. А тут… Куча глины и земли!.. Это ж сколько крепостей он тут понастроил! По всему Афганистану, что ли?
— Александр Македонский вообще-то до Самарканда дошёл. — сказал я как бы промежду прочим. — А может, и дальше?!
— А до твоей Бухары он случайно не добрался? — с тайной подковыркой полюбопытствовал прапор.