Можно без Бога быть счастливым? Долго – нет. Это дорога в тупик, ты все равно упрешься в него рано или поздно, но лучше раньше. Помните, у Цветаевой: «Горечь! Горечь! Вечный привкус на губах твоих, о страсть! Горечь! Горечь! Вечный искус – окончательнее пасть». Вот эта страсть – это и есть счастье без Бога, которое оборачивается горечью, из которой ты не можешь выйти, и выход видится только в одном – «окончательнее пасть». А вот когда окончательно падешь, начнешь искать Бога.
Но мы должны вернуться в этот круг любви, мы же должны в него вернуться. Помните молитву перед причастием – «Первее примирися с тя опечалившим»? Ты не можешь соединиться с Богом, если не соединен сейчас с каким-то человеком, если между тобой и кем-то сейчас что-то стоит. Это дверь, которая открывается только со стороны человека.
Я верю, что человеку без Бога плохо. Поэтому мне очень интересен атеист, или человек, который живет в нарушение многих заповедей. Мне правда интересно понять: как же, ну как это работает? У меня это сработало в свое время так, что я просто очень ясно понял, что это такое – жить без Бога, и захотел Его, и с тех пор уже всегда хочу оставаться с Ним. Вот такая история про «без Бога».
Вместо послесловия
Легойда: Представьте, что вам снова предлагают вести программу «Прямой эфир», которую вы вели. «Согласиться нельзя отказаться» – где вы поставите точку?
Корчевников: Точка уже поставлена, поэтому она будет перед этим предложением.
Парсуна Валерии Германики, режиссера
Вместо предисловия
Легойда: У нас есть традиция в программе – я прошу гостя самого представиться. Ну в том смысле, что бы вы считали важным о себе сказать в этот момент?
Германика: Я – Лера, режиссер.
* * *
Я не была атеисткой. У меня сложная история, я была фанаткой.
Жила фанатской жизнью, слушала музыку – Мэрилина Мэнсона, разные группы готические, блэк-металлические. Жила субкультурой, тусовалась с ребятами, такими же, как я. Ну, на кладбище мы ходили, сидели там, пили портвейн. То есть это была адекватная мне среда.
Я не отрицала, я понимала, что Бог есть, но я с Ним… соперничала, что ли.
Я сняла крестик с себя в какой-то момент. Мне лет пять было, может, меньше, когда меня дома крестили, а в 16 я сняла крестик.
Это был момент, когда ты в диалоге с Богом, но в каком-то странном. Когда ты обижен на Бога за то, что у тебя все плохо, и ты ругаешься, говоришь, что Бог плохой. Ну, все это есть в песнях, которые мы слушали. Я потом долго свою старшую дочь не крестила, хотела, чтобы, когда она вырастет, у нее был свой выбор. Но никогда я не говорила, что Бога нет.
Я всегда хотела жить вечно. Я искала пути к этому. Я ходила в церковь. Но я жила в Строгино, а там сложно было так взять и зайти в церковь, там тебе никто навстречу не бежал, мол, заходи. Но я молилась, меня бабушка научила. Читала «Отче наш» перед сном, пока бабушка не умерла. Это когда я переехала в центр – у меня были уже дреды, – первое место, куда я пришла, был Высоко-Петровский монастырь. И там сразу ко мне подошел монах и сказал: «Добро пожаловать!» Видимо, пришло время.
Когда умерла бабушка, мне стало так обидно, так одиноко. У меня осталась только собака. Мне никто не рассказывал про религию. Мы, знаете, перестроечные дети, родители нами особо не занимались. Мы как трава росли. Не было такого, чтобы мне объясняли про ценности, чтобы меня готовили быть женой или матерью. Родители сами в этот момент только получили свободу и презервативы по шкафчикам прятали и видеокассеты – я помню, «9 с половиной недель», – ведь однокомнатная квартира.
Но я сама чувствовала присутствие Бога. Хотя больше, конечно, присутствие дьявола – его я тоже не отрицала. Мы, молодежь субкультуры, и литературу читали определенную – Эдгара По, Бодлера. Эта литература воспевала темную сторону бытия. Мрак, упадничество – это все было и в песнях. Я грустила. Я не знала другой стороны жизни. Мы пили с 14 лет. Я сейчас не понимаю: как это – в 14 лет быть алкоголиком? А тогда это было нормально.
Человеку нужна гармония. Вера для меня – это возможность жить вечно, никогда не умирать, спастись, быть счастливой, жить в гармонии, чтобы все у меня было классно. Гармония – это когда жизнь примиряется с драматургией. Понимаете, у меня душа находится в бытии, а мозг – в драматургии. И это не синхронизируется никак. Но я к этому стремлюсь.
