Поэтому, когда я спрашиваю: «Почему нельзя сделать деревянную стенку и повесить на нее картинки?», мне говорят: «Ну, дети картинки съедят». – «Как? Почему вы считаете, что дети их съедят? Они же люди!» Вот так относится к этим детям система.
Иногда кажется: актер – значит, врет. Нет, человек, который хочет быть хорошим актером, старается найти себя подлинного – и в жизни, и в кадре. Поэтому иногда в интервью мы можем говорить какую-то глупость или быть занудными. Потому что мы не прибегаем к актерским штучкам. В кадре – да. А в жизни мы наоборот ищем себя подлинных. Я такой, какой есть. Глупый – значит, глупый. Мне не за что стыдиться, потому что я стараюсь не врать самому себе. Мне еще бабушка как-то сказала: «Ты, главное, в жизни не ври самому себе. Если ты себе врать не будешь, то и другим не будешь».
Я не готов участвовать в «чернухе» или в пошлости. И я отказываюсь.
Мне кажется, что, пойдя на какие-то компромиссы со свой совестью, ты уже не сможешь вернуться.
Поэтому лучше отказаться и переждать. У меня, слава Богу, достаточно другой работы. И я рад, когда я вижу, что правильно отказался.
Тяжелее играть хорошего. В плохом больше нюансов, больше объема. У тебя есть диапазон. И зритель это любит. А у меня в основном героические роли. Я всегда говорю, что мое амплуа – амплуа олигофрена. И всегда стараюсь найти какую-то характерность, какой-то слом, какую-то странность. Зрителям нравятся люди с какими-то комплексами, переживаниями, проблемами. Все это формируется в детстве, и, как правило, человек приходит с этими проблемами во взрослую жизнь, потому что не смог с ними справиться. И играть интересно, когда мужик – ребенок. Потому что инфантилизм – одна из проблем нашего времени, к сожалению.
Современный мужчина не может отвечать не то что за семью, за себя самого, за свои поступки, слова. Сейчас модно обманывать, подводить, договориться и не поехать. Это тренды времени. Поэтому мы много говорим об этом зрителю.
Знаете, говорят: «Дети – наше будущее». Когда мы закончили фильм «Папа», то поняли, что родители – наше будущее. Потому что как мы относимся к родителям, так к нам будут относиться наши дети. Мы живем в сложное время, такое иногда мутное. Поэтому порой мы теряемся. И когда я вижу семью, где уважают старших, где жена уважает мужа, где дети разговаривают на «вы» со своими родителями, мне это очень нравится. В этом я традиционалист. Мне нравится, когда в семье есть слово старшего. Мои родители расстались, когда мне был год, отца я не знал. Но моя жена меня убедила, что я должен встретиться с ним. Я встретился. И он мне очень понравился. Он очень интересный человек, очень творческий, пишет замечательные стихи. И я понял, что нет границ любви и прощения. Любовь – это всепрощение.
Когда просишь прощения, мне важно, чтобы человек увидел, что я раскаиваюсь. Простит ли он меня? Тут важно другое – простишь ли ты себя сам. Мне кажется, это сложнее. И если человек просит прощения, что может быть важнее? А искренне, не искренне… это уже неважно. Бог простит, и я прощаю. На самом деле этот момент прощения очень важен во взаимоотношениях, в том числе в семейной жизни и в дружбе. Мне кажется, человек, который может признать свою вину, свою неправоту, – сильный человек.
Говорила мне бабушка: «Не люби друга-попутчика, а люби друга-встречника». Того, который скажет: «Знаешь, мне кажется, не надо было так поступать».
Вместо послесловия
Легойда: А если речь идет о добрых делах, где вы поставите запятую в предложении: «Говорить нельзя молчать»?
Бероев: По-разному. Есть вещи, о которых я не буду говорить, потому что это не нужно. Но о работе моего фонда я говорить должен. Я должен говорить о том, что вот эти актеры, эти музыканты участвуют в наших мероприятиях, общаются с нашими подопечными, обнимаются с ними. И о фондах Чулпан Хаматовой или Кости Хабенского говорить нужно: чем больше об этом говоришь, тем больше людей понимают, что это есть, и это необходимо. И не нужно ждать помощи от государства. Говорить об этом необходимо еще и для того, чтобы привлечь деньги. Это не просто. Я с протянутой рукой хожу очень часто, и если сейчас вы видите мое улыбающееся лицо – это значит, что я закрыл бюджет фонда на этот год.
