Я вынырнула из вязкого омута и увидела его глаза совсем близко.
— Ты? — удивилась я. Мой голос прозвучал сорванно. Руки и плечи освободились, и я уперлась руками ему в грудь. Юрий внимательно смотрел на меня жгучими глазами. Мне было трудно, и я задыхалась. Постепенно освободились и мои ноги. Я рухнула на кровать, и Юрий сразу отошел от меня.
— С возвращением, — сказал он мне мягко.
— Где я была? — сиплым шепотом спросила я.
— Лучше бы ты спросила, где ты сейчас, — сказал он и ушел — дверь, задернутая выцветшей занавеской, выходила прямо на улицу.
Я преодолела слабость и огляделась. Я находилась в комнате, олицетворяющей собой предел крайнего аскетизма. Да, это была обыкновенная времянка на гусеничном ходу. Времянка Ивана Сергеевича, я без труда ее узнала. За окном я увидела типичный пейзаж обживаемой Онтарии: работающие люди и техника под жемчужно-белым небом. Экскаваторы рыли котлован под очередное здание. Дымила печь, в которой калили добротные кирпичи из местной глины. Моросил дождь. Разумеется, я на Онтарии, где же еще? Я продрогла и только теперь заметила, что обнажена и почему-то вся влажная. Я залезла под одеяло. Меня грела мысль, что Юрий на Онтарии, со мной. А еще меня не покидало ощущение, будто между нами произошло нечто интимное, но я не могла понять, что именно, и вспомнить я тоже не могла.
Дверь открылась, занавеска, свистнув по гардине кольцами, отлетела в сторону, и во времянку вбежал Иван Сергеевич. Он с силой захлопнул дверь, за которой я успела разглядеть несколько человек, и задвинул засов.
— Привет, солнце ясное, — захихикал он и потер сухие коричневые руки. Он достал из стеклянного шкафчика свои инструменты и бесцеремонно вытянул меня из-под одеяла. Не обращая ни малейшего внимания на мою наготу, он внимательно осмотрел меня, смерил давление, температуру и даже заглянул в рот. Попутно Качин непрерывно сыпал последними колониальными сплетнями, которых накопилось на удивление много. Я перестала жалеть об уходе Юрия. Я не любила медосмотры, даже если за это время успевала узнать, сколько домов построено, кто в кого влюбился, сколько детей родилось, кто с кем поссорился и помирился. Лапутина и Кутейко родили по ребенку? Когда ж успели-то? Когда я покидала Онтарию, у обеих не было и намека на беременность.
— Судя по беглому осмотру, ты здорова. Спинка — как атлас. Ни малейшего намека на ранение.
Иван Сергеевич сунул в ухо шарик "бухтелки" — переговорного устройства:
— Все в порядке, Матвей. Она здорова. Сегодня же я доставлю ее на "Тихую гавань" и сам осмотрю, как следует.
— О каком ранении вы говорите? — спросила я.
— Лежи, девочка, — сказал Иван Сергеевич.
К времянке с шумом, смехом и ругачками пробилась Лола и заколотила в дверь кулаком. Иван Сергеевич открыл ей дверь. Лолу подкидывало от нетерпеливого любопытства. Иван Сергеевич перешел на русско-латинский диалект с медицинским уклоном, и я получила возможность отвлечься от окружающей среды. Сначала я вспомнила боль, потом о своей миссии на Землю, отчего настроение мое упало в глубокие минусы, затем замороженное лицо Репьева, затем и все остальное и, наконец, удивилась. Осторожно напрягла спину — нет, ничего не мешает, не болит.
— Иван Сергеевич, я провалила миссию, — сказала я виновато, ибо не было мне оправдания.
— Кто тебе сказал, что ты ее провалила? — поинтересовался Иван Сергеевич.
— А еще я не могу вспомнить, как я сюда попала. "Пепел Марса" был в пяти парсеках от Земли, когда я его покинула. И почти в трех тысячах парсеков от Онтарии — три недели пути. Иван Сергеевич, какое чудо помогло мне их преодолеть?
