Тело, лежавшее в ванной под черным пакетом, принадлежало шестой жертве? Это значит, отец – Ангел-каратель? Хотя она знала, что и черный полиэтиленовый пакет, и отрезанные головы были почерком Ангела, в тот момент Ынсе была как будто не в себе и даже не задумалась, что отец может быть с этим как-то связан. Ее ярко-алые губы задрожали. Ей стало нечем дышать.
Она выскочила из магазина, согнулась пополам, и ее вырвало с такой силой, что казалось, все органы вот-вот выскочат наружу.
– Внемлите истине Евангелия, смойте грехи кровью Иисуса и поверьте в него, – донесся до нее приближающийся голос.
Едва Ынсе немного пришла в себя и начала подниматься, как ей в лицо подсунули флаер: «Гей-бар, хост-бар, клуб для трансгендеров, 25 % мультискидка». Эти рекламные листовки – грязные, растоптанные и порванные – выглядели так, будто проповедница их где-то подобрала. «Говорит про Евангелие, но сует флаеры со скидками в гей-бары… Что за чушь?» – удивилась Ынсе.
Проповедницей оказалась невысокая худая женщина лет пятидесяти, с короткими, выкрашенными в красный волосами. На бледном, словно у гейши, лице выделялись красные тени на веках и накрашенные ярко-алой помадой губы. Она походила на сумасшедшую, сжимая в руках что-то напоминающее коробку из-под печенья и ворох смятых газет и листовок, которые выглядели так, будто она вытащила их из мусорки.
– Тебе надо поверить Иисусу. Тогда обретешь Спасение и попадешь в Рай.
Проповедница пристально уставилась на Ынсе. На ее веках можно было заметить шрамы от пластической операции – она сделала себе двойное веко. Было что-то угрожающее в ее горящем взгляде, отчего Ынсе невольно отступила назад. Вероятно, она показалась проповеднице легкой жертвой, так как та встала напротив и схватила ее за руку.
– Не хочешь? В Рай, спрашиваю, не хочешь?
– Отпустите! – выкрикнула Ынсе.
– Ты, невежда, не понимаешь, как страшен Ад. Покайся в своих грехах, и обретешь Спасение!
Проповедница вновь крепко схватила за руку вырывающуюся Ынсе. Та не смогла сдержать подступившую волну гнева.
– Вот сама и спасайся! Отправляйся в свой рай, а меня отставь в покое! Поняла?
Сотрясаясь от ярости, Ынсе орала как сумасшедшая. Ей едва удалось подавить отвратительное желание броситься на проповедницу и убить ее. Неизвестно, какая у нее история, что ее сделало такой… С другой стороны, Ынсе и не хотела знать, не хотела испытывать сочувствие. Достаточно ей религиозного фанатика-отца.
Ранее такая воодушевленная, проповедница под напором Ынсе как-то съежилась, рот ее искривился в жалостливом выражении, будто она вот-вот заплачет. Словно это она тут жертва.
– Не иди за мной! А не то убью! – прокричала Ынсе.
Вероятно, почувствовав, какой чудовищный гнев охватил Ынсе, проповедница осталась стоять на месте.
«Почему такое все время происходит со мной? Да оставьте меня уже в покое!» – в отчаянии подумала Ынсе.
Она всегда старалась жить тихо, боясь обидеть кого-то и не желая, чтобы обижали ее, но почему-то другие без угрызения совести постоянно причиняли ей боль. В таких обстоятельствах всегда кто-то страдает, и почему-то все раны всегда доставались Ынсе. Со временем, однако, ее кожа как будто загрубела, покрывшись плотными корками мозолей. Места для новых, кажется, уже не осталось.
* * *
Позже в метро Ынсе какое-то время, глядя на рельсы, размышляла о том, насколько просто было бы умереть, и о том, как страшно все-таки прыгнуть, как вдруг осознала, что находится на станции «Университет иностранных языков». По новостям сказали, что шестая жертва держала ресторанчик где-то неподалеку. Ынсе пришло в голову, что здесь можно встретить полицейских или родственников убитой. Решив, что не стоит задерживаться на этой станции, она было поднялась, как вдруг услышала всхлипывания и инстинктивно обернулась.
Рядом на лавочке плакал какой-то мужчина, на вид лет двадцати пяти. На нем были кроссовки, голубые джинсы и белая рубашка, рукава которой были закатаны до локтей. Он закрывал лицо руками, пытаясь скрыть свои слезы, но усилия были тщетны – не заметить это было невозможно.
То ли она заразилась, глядя на то, как сотрясаются от рыданий его плечи, то ли у нее самой еще остались слезы (хотя ей казалось, что она выплакала их все), но Ынсе снова чуть не заплакала.
