Вообще мне иногда кажется, что геральдика лучше нынешней мимикрии, позаимствованной у обожаемых нами хамелеонов и жуков из учебников по естественной истории. Как бы то ни было, у этого образцового кавалерийского полка сохранилась своя униформа, что, забегая вперед, явилось одной из причин неудачи маршала. Однако дело было не только в униформе, но и в проформе. План маршала не удался из-за образцовой дисциплины в полку. Оттого что солдаты Грока скрупулезно выполняли его приказы, он не смог добиться того, чего хотел.
– В ваших словах заложен парадокс, – со вздохом заметил Уоттон. – Не спорю, это остроумно и все такое прочее, но на самом-то деле это же сущий вздор. Да, я знаю, принято думать, будто немцы придают излишне большое значение армейской дисциплине. Но согласитесь, какая же армия без дисциплины?!
– Но я же не говорю о том, что принято думать, – с грустью возразил Понд. – Я имею в виду совершенно конкретный случай. Грок потерпел фиаско потому, что солдаты выполнили его приказ. Вот если бы его приказ выполнил только один солдат, все было бы не так плохо. Но когда его приказ выполнили сразу двое – тут уж бедняга оказался совершенно бессилен.
– Да вы, я смотрю, крупный военный теоретик, – Уоттон гортанно расхохотался. – По-вашему, один солдат в полку еще может выполнить приказ; когда же приказ готовы выполнить два солдата, вы делаете вывод, что в прусской армии излишне строгая дисциплина.
– Речь идет не о теории, а о практике, – спокойно ответил мистер Понд. – Грок потерпел неудачу оттого, что два солдата выполнили его приказ. Не подчинись ему хотя бы один из них, он мог бы добиться успеха. И то, и другое – факты. А всевозможные теории на этот счет вы уж будете строить сами.
– Я не большой охотник до теорий, – сухо произнес Уоттон, словно собеседник хотел его обидеть.
В это время на залитой солнцем лужайке появилась массивная фигура капитана Гэхегена, большого друга и почитателя маленького мистера Понда. В петлице у него пламенел цветок, из-под надетого немного набекрень серого цилиндра выбивались огненно-рыжие волосы, а своей развязной походкой он напоминал, хотя и был относительно молод, бретеров и дуэлистов из давно ушедших времен. На расстоянии его высокая широкоплечая фигура в обрамлении солнечных лучей казалась воплощением крайнего высокомерия, однако когда он подошел ближе, сел и солнце упало ему на лицо, то вдруг обнаружилось, что высокомерный вид никак не вяжется с грустным и даже немного тревожным взглядом его нежно-карих глаз.
– Я, как всегда, слишком много болтаю, – стал извиняться, прервав свой монолог, мистер Понд. – Дело в том, что я рассказывал про одного поэта, Петровского, которого чуть было не казнили в Познани. Было это довольно давно. Местные власти не хотели брать на себя ответственность, и, если бы не распоряжение маршала фон Грока или еще более высокого чина, они готовы были Петровского отпустить. Но маршал фон Грок вознамерился во что бы то ни стало лишить поэта жизни и в тот же вечер послал приказ о его казни. Однако вслед за приказом о казни было послано распоряжение об ее отсрочке, а поскольку курьер, который вез второй приказ, по дороге погиб, заключенного освободили.
– А поскольку… – машинально повторил вслед за ним Уоттон.
– …курьер, который вез второй приказ… – с иронией в голосе продолжал Гэхеген.
– …по дороге погиб… – пробормотал Уоттон.
– …заключенного, естественно, освободили! – подытожил Гэхеген, не скрывая своего ликования. – Логично, ничего не скажешь! Ладно, будет вам сказки рассказывать!
– Это вовсе не сказка, – возразил Понд. – И произошло все именно так, как я говорю. Никакого парадокса тут нет. Выслушайте всю историю, и вы убедитесь, насколько она проста.
– Что верно, то верно, – согласился Гэхеген. – Не узнав всю историю целиком, трудно судить о том, проста она или нет.
– Валяйте, не тяните, – отрезал Уоттон.
Павел Петровский был одним из тех на редкость непрактичных людей, которым в практике политической борьбы поистине цены нет. Дело в том, что он был не только национальным поэтом, но и всемирно известным певцом.
