Таков объект отрицания. Но есть в повести и утверждение. Упрямое, хотя, быть может, кое в чем и наивное утверждение человеческого достоинства, силы мечты, неистребимости творческого начала в бесчеловечных условиях существования. Гуманизм этой, как и других повестей сборника, несомненен. Всеми художественными средствами в них утверждается близкая нам мысль, что нигде не может быть рас "высших" и "низших", что иной разум не обязательно подобен нашему, все гораздо, гораздо сложней... Что именно?
Сама тема сборника - тема контакта с другими цивилизациями и даже простое допущение их существования - сейчас находится в центре научной полемики. Здесь исследовательская мысль мечется меж двумя полюсами. На первом начертан тезис: "Нет в космосе иной цивилизации, кроме нашей". На другом утверждена формула: "В одной нашей Галактике с ее 100 миллиардами звезд есть неисчислимое множество самых разных цивилизаций". Ни одно из этих утверждений сегодня нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Ибо перед нами уравнение из сплошных неизвестных. Все ли, многие ли или только единичные звезды имеют планетные системы? Этого мы толком не знаем. Какова возможная распространенность жизни? Об этом мы гадаем на основе изучения нашей, еще плохо исследованной Солнечной системы. Как часто жизнь порождает разум и какого типа? Ответа нет вовсе.
Но если так обстоит дело в науке, то литературные фантазии на эти темы с позиций здравого смысла и вовсе чистая спекуляция. Имеем ли мы тогда право говорить о произведениях сборника как о научной фантастике?
Обратим внимание на такую деталь. Законы современной науки запрещают движение тел со сверхсветовой скоростью. Писатели-фантасты с поразительным единодушием игнорируют этот запрет. Если художественный замысел того требует, звездолеты фантастики движутся с какими угодно скоростями. И редкий педант рискнет осуждать за это писателей. Задумаемся над причиной такой снисходительности к вольностям вымысла.
Простейший ответ очевиден. Он напрашивается сам собой, если вспомнить детскую загадку: "Что быстрее всего на свете? Мысль!" Звездолеты фантастики суть не физические тела; это мысленные субстанции, проекции нашего воображения. Потому-то они и могут перемещаться с какими угодно скоростями, не вызывая у нас протеста. Но, спрашивается, какое отношение это имеет к науке? К жизни?
Художественное познание мира находится в сложном, противоречивом, до конца не понятом зацеплении с познанием научным. Проиллюстрируем эту сложность на частном примере.
Из энциклопедии известно, что лазер появился в 1960 году одновременно в лабораториях СССР и США. Все правильно. И все-таки лазер впервые появился не в 1960 году и не в лаборатории; в 1897 году он возник на страницах романа Герберта Уэллса "Борьба миров". Ибо что такое, судя по описанию романиста, генератор теплового луча марсиан, как не мощный, работающий в инфракрасном диапазоне лазер?
Вторично, уже в 1925 году, яркая вспышка лазера озарила страницы романа Алексея Толстого "Гиперболоид инженера Гарина". Правда, в обоих произведениях лазер выступал под псевдонимом, так как авторы понятия не имели, как возникший в их воображении аппарат может работать в действительности (и вообще - может ли быть что-либо подобное). Но любопытно: в романе Уэллса лазер был изделием некой сверхцивилизации, и его устройство оказалось непостижимым для землян, даже когда аппарат попал к ним в руки. Гиперболоид же Толстого - чисто земное и даже не очень сложное изобретение. Параллель этим фантазиям в науке такова. В то время, когда создавалась "Борьба миров", не было не только основ теории лазерного излучения, но даже предпосылок к ее появлению. В период создания "Гиперболоида инженера Гарина" теория эта уже была, хотя, судя по всему, Толстой о ней и не слыхивал. Так в воображении писателей отразились движение научного познания и рост технических возможностей человечества. Между прочим, один из создателей лазера, Ч. Таунс, не без удивления заметил, что лазер мог появиться уже в конце 20-х годов - теоретические и технологические предпосылки тому были...
