Панкрат не заметил, как непроизвольно смял в кулаке один из чистых листов писчей бумаги, лежавших на столе Ирины. Точным броском отправил скомканную бумажку в корзину с мусором. “Не вернешь, — сказал он сам себе. — Не вернешь Машу, Леху Звонцева, Гогу, капитана Цигеля… Не вернешь”.
Следом за бумагой Панкрат швырнул и окурок, но промазал.
Черт, неужели начали дрожать руки?
Он подошел к корзине, подобрал с пола окурок, зачем-то несколько секунд повертел его в пальцах, словно раздумывая, что с ним делать. Наконец бросил его в корзину, потянулся до хруста в костях и прилег на кушетку, заложив руки за голову. Взгляд его поблуждал по белому потолку и остановился на трещине, похожей на знак вопроса.
Что теперь будет с ними? Что он может предложить Ирине, когда сам только что, считай, потерял все, что у него было — квартиру, работу, приобретя взамен лишь черно-белую фотографию на стенде “Разыскивается…”? Как вырваться из этого замкнутого круга? Как рассказать ей обо всем, что случилось? И что потом делать?
Трещина на побелке вдруг показалась ему похожей на издевательскую ухмылку судьбы.
* * *
Над ними, прямо над их головами, был госпиталь. Вернее, то его крыло, в котором содержались тяжелораненые и те, кто недавно перенес сложные операции. Долгий поход через канализацию, после которого от воинов Аллаха стало смердеть, как от кучи дерьма, закончился.
Теперь им предстояло проникнуть в подвальное помещение бывшей школы. Об этом подумали заранее — еще перед выступлением в поход подрывник группы тщательно проработал схему расположения зарядов, руководствуясь подробными чертежами здания, которые им удалось раздобыть. Сейчас он устанавливал их, втискивая в швы между плитами серые бруски пластиковой взрывчатки. Те не слишком-то хотели держаться на мокрой бетонной поверхности, и боевику приходилось прикладывать большие усилия, чтобы закрепить их.
Они ожидали сигнала. Ровно в двенадцать часов тридцать минут на позицию должен был выйти снайпер и начать обстрел двора, чтобы поднять тревогу и отвлечь на себя внимание охраны и всех, кто находится в госпитале. И тогда, когда неверные разделят свои силы, отправив часть солдат на поиск снайпера, который, переходя с одной из заранее выбранных позиций на другую, будет продолжать обстрел, они взорвут бетонные перекрытия в подвале госпиталя и ворвутся внутрь.
Чеченцы не планировали захватывать все здание. Достаточно было овладеть хотя бы одним крылом, в котором, само собой, находились бы больничные палаты. Поэтому боевики нацеливали свой основной удар в ту часть госпиталя, где лежали тяжелораненые. Захватив ее, можно будет диктовать неверным свои условия и требовать от них выдачи полевого командира Рамаданова, месяц назад выкраденного спецслужбами с помощью польстившегося на деньги предателя-наемника.
* * *
Панкрат снова начинал нервничать. Пепельница была уже полна его собственных окурков, и он понимал, что у Ирины “такая работа”, но мириться со своим вынужденным одиночеством с каждой новой минутой становилось все трудней…
Он и не заметил, как задремал.
Пробудившись совершенно внезапно от неясного ощущения тревоги, он посмотрел на часы и присвистнул: сон, вступив в преступный сговор с накопившейся усталостью, сморил его на целых полчаса.
Ирины все еще не было. В общем-то, волноваться не стоило. Пошла посмотреть одного, заглянула к другому, а потом вызвали к третьему. Теперь-то она уже никуда от него не денется. Да и он от нее — тоже. Как он мог жить без этой женщины так долго?!
Панкрат рывком поднялся с кушетки, сел и закурил очередную (последнюю в пачке) сигарету. Затянувшись, встал и открыл окно, чтобы проветрить уже изрядно задымленную комнату. Выглянул во двор — машина, на которой привезли раненых, уже уехала; остался только давешний бэтээр и “старые знакомые” Панкрата. Солдаты сидели на броне и о чем-то беседовали.
Порыв не слишком приятного осеннего ветра, пропитанного сыростью, ворвался внутрь, зашелестев амбулаторными карточками, лежавшими на рабочем столе Ирины. Суворин поежился, чувствуя, как ползут по коже мурашки.
