Было у старика днем еще одно дело – вымыть лагун из-под рыбы и поправить коптильню – стенки обвалились, собаки в нее лазили, спали там в жару, спасались от комаров. Когда уток подвешивать – будут пачкаться в земле. Нужно подкоптить сотенку для баловства, для вкусу на зиму.
По размышлении, старик решил ограничиться одной только заготовкой дров, ольхи кругом прорва. Ольховые дрова единственно стоящие для копчения, вкус хороший дают. Коптилку налаживать – минутное дело: дыру разгрести, лишнюю землю выбросить да колышков сверху набить. Были бы утки. Лагушок и немытый сгодится, рыба в нем давно уже была, уж, поди, и не пахнет. Соль, она все съест. Или потом, костер будет, в костре камней накалить, пропарить лагун.
Вечером на озеро стали снижаться табуны уток. Старик взял старые облезлые чучела, позвал с собой Ветку, а кобеля оставил в зимовье. Утка поднималась то там, то здесь, налетала из долины новая. Между хребтами она тянула, как в трубу. Высоко проходили гуси, но гусям рано еще, основной гусь пойдет под самый снег. В далеких северных тундрах еще тепло, поди…
И утка-то еще не северная, а ближняя. Северная поднимется разом и валом пройдет. Не всякая и задержится на Шамановском, ей некогда будет – большими маршами она летит, от северных морей до южных.
То утка дак утка! А эта – так себе, старику на разживу.
Гусь повалит – с хребтов его стрелять на перелете, где-нибудь в седловинке, между горок… От было бы делов! Хорошо тогда не болеть, быть здоровым, молодым да успевать охотиться, перезаряжать днями и ночами две сотни своих гильз. Разве только куда девать? Пропадет мясо!
Ширкала туда-сюда ондатра, кое-где поплескивала рыба, щука жрать начала, осень.
Старик отгребался веслом. Ветка вертелась на носу и, как только подошли к берегу, спрыгнула, попав задними лапами в воду, – промахнулась. Ветка воды не боится, не то что кобель. Кобеля в воду не загонишь, он не водоплавающий. Ветка – другое дело. Она за утятами по камышам все лето лазит, ловка на проделки, хлопунцов давит и подлетков. Много птицы на озере изводит, это точно, вечно мокрая.
Ветка убежала по острову мышковать, прыгала, стараясь передними лапами придавить какого-нито мышонка. Лисица да лисица.
Старик крикнул собаку, поймал ее на веревку, отвел на другую сторону острова и привязал, чтобы не мешалась, пока не потребуется таскать подранков.
Лодку он тоже оставил на другом конце. К шалашу притащил чучела, навязал их на шесте и бросил перед шалашом в заводи.
Место здесь было чистое, уютное – между осокой и камышами. Не зря и шалаш поставлен. Они и без чучелов тут обитают, когда бы ни ехал, утки почему-то в заводи.
Мешок с патронами старик положил возле себя, поудобнее устроился в шалаше и стал ждать.
Сразу, как он затих, откуда ни возьмись сел табунок чирков, четыре штучки сплылись. Старик взял на прицел двух…
Охота прошла удачно, набегали и табунками, и парочками, пострелял старик и по сидячим, и влет.
Как только солнце легло на хребет, вода потемнела, и старик стал стрелять только по сидячим. По его подсчетам, он навалял десятка три с подранками.
Похолодало, от воды пошел туман, поднялась сырость, старик подмерз и, хоть можно было еще стрелять, пошел за собакой, спотыкаясь о кочки.
Ветка села со стариком в лодку, и они поехали подбирать уток. На воде плавали белые перышки и клочья пыжей. У берега зашлепал подранок, Ветка прыгнула в воду и полезла за ним по камышам.
Чучела старик оставил плавать, отвязал шест, посадил в лодку собаку и уже потемну вернулся домой.
Кобель на берегу подвывал.
– Однако твой хозяин тебя потерял, а, Ветка? Повизгиват! – посмеивался над собакой довольный охотой старик. – Ожидат, как же, ожидат!
Кобель действительно потерял подругу и хозяина. Он пошатался вдоль берега туда-сюда, а потом смирился с тем, что его не взяли на охоту. Он весь вечер вставал и ложился, подрагивая от выстрелов, сильно долетавших по нижнему холодному слою воздуха над водой. Он обнюхал Ветку, залез в лодку, понял, что охота была ерундовая, по мокрым птицам, к которым у него было равнодушие.
