– Ну вот кто это – Колохватов? Кол хватает? Или вон Муховеев, тот еще чище, мух веет!… Надоели мне бумаги, я в тайгу хочу. Учились в институте, мечтали: тайга там, дебри всякие. Получается как в нашей студенческой песне: «Я как эта муха, наедаю брюхо, а в углу ржавеет старый друг-ружье!»
– Колохватовым интересуетесь? Это золотоношенский мужик. Он в контору-то и не ходит совсем. Пушнину и то баба приезжает сдавать. Молчаливый такой. Метра два будет, однако. Ну вот увидите – медведь в пальто – это как раз и будет колохватовский кто-нибудь. Они все такие. Фамилие, конечно, глупое, а брат в Москве профессором работает. Сами они все здесь бытуют. Брат-то этот, хирург, приезжает, между прочим, чуть не каждый год, не забыл родню. Тихие они, гулянка у них – посидят, выпьют, запоют. Снова выпьют и снова запоют. Охотник-то он хороший. Средний брат – договорник, в леспромхозе механиком работает. Вот вам и Колохватовы. Чего особенного… Поживете – узнаете. А Муховей этот как раз напротив будет, маленький, да и гулеван, – конечно, ничего общего с Колохватовым-то нету, но охотник хороший, зарабатывает сильно, прямо скажу. У него удача такая. Это он летом-то поросятину продавал. Кудесный мужик, помрет – дак на метр глубже закапывать надо, выскочит…
Раньше, по старым деньгам, Муховей был известен тем, что, разгулявшись как-то в чайной, не смог достать из маленького кармана-пистончика сторублевую бумагу. Бумага была так скручена и затолкнута, что от злости он аж заплакал, заметался, спросил у кого-то складень и распластал штаны, но все-таки деньги пропил.
Про это любили рассказывать. Сначала – как он сидел и плакал горючими слезами: «Ой, ково же делацца-то, однако! Кого же делацца! Папашка денежки пропиват! Скверный папашка!…» Потом – как стал доставать деньги и ругаться самым замысловатым образом, потом – как нашел складень и вспорол штаны. Как потом опять сидел и плакал. Его спрашивают: «Чего ты плачешь, Муховей?» Ответил Муховей: «Детишков жалко, муховейчиков! Дрянь папашка имя достался! Стрел бы, пра слово, убил бы на месте!…»
Прошло время, деньги сменились, присказка постарела про муховейчиков, но тут случилась с ним очередная история.
Гришка, надо сказать, был очень гостеприимный человек, любил угостить, любил с компанией посидеть, любил, чтобы говорили: «Муховей гуляет!»
Стоило жене уехать куда-нибудь- а у нее было много родни, она из Рукосуевых, коренных шунгулешцев, и как только попала за такого взболтанного мужичонку, скорее из-за песен, которыми славен был Муховей,- дак вот, стоило только жене уехать и оставить дом без надзора, Муховей скликал гостей и устраивал гулянку.
В то лето кормила Муховеиха кабанчика с женским именем Зорька. Зорька уж наводил Муховея на размышления, собирался как-то Муховей поросятиной закусить, и поэтому жена перед отъездом спрятала и большой охотничий нож Муховея, и остальные ножи и топоры в подпол, несчастная женщина.
Собрались гости: Кирьян да Осипей, Ванька-ну-дак и Ванька-просто. Все деньги эти артисты уложили в водку, да так ювелирно, что на закуску ничего не осталось, кроме борща и лапши, которыми должен был питаться Муховей в отсутствие супруги. Муховей же любил показать свою широкую натуру. Не говоря худого слова, стал он искать нож, а не найдя, осердился на свою предусмотрительную жену, схватил портновские ножницы и с ними пошел в стайку. Гости сидели и сном-духом не чуяли, что там грезит Муховей.
Муховей тем временем забежал в хлев, притворил пяткой дверь и, изловчась – а чего ему, если он медведей более десятка передавил! – воткнул ножницы поросенку в шею. Поросенок стал бегать по стайке, заливая корыто, соломенную подстилку, стены и новый костюм хозяина горячей кровью. Муховей еще раз изловчился, пал на кабанчика и вдавил глубже разошедшиеся в сале ножницы.
Когда на поросячий визг в стайку прибежали гости, Гришка сидел верхом на поросенке и победно сослеживал последние судороги круглого поросячьего тела.
– Костюм-то пропал, однако! – в голос сказали гости.
– Печку растопляй! – ответил Муховей.
Растопили летнюю печку под навесом, отжевали ножницами заднюю ножку у поросенка, опалили, изжарили. Кожа получилась углем, а дальше – сырое мясо. Ели гости, пили,хвалили смелого Муховея. Потом бегали по улице Кирьян да Осипей, занимали деньги, чтобы ответить на широкое гостеприимство.
