Панфиловцы на первом рубеже - страница 38
На карту, пока только на карту, легла новая черта, идущая поперек поля, поперек пути приближающимся с фланга немцам.
Сообщив Рахимову мое решение, приказав передвигать пушки на край леса, в стык с новой чертой обороны, и отдав несколько других распоряжений, я выбежал из штабного подземелья.
— Синченко!
— Я!
— Коня! Давай и рахимовского — для Краева! Краев, за мной!
Опять по тому же полю, теперь стихшему, я поскакал во вторую роту. На краю неба впереди уже проступили бледные краски осеннего заката.
Пригнувшись, я посылал коня карьером. Вдруг красные светлячки стали мелькать над головой. На секунду привстав на стременах, взглянув в сторону, я увидел немцев.
Пригнувшись, я посылал коня карьером… На секунду привстав на стременах… я увидел немцев.
Они шли по полю, которое верхами пересекали мы, шли приблизительно в километре от нас, цепью, в рост, разомкнувшись, как можно было издали определить, на два-три шага друг от друга. Я знал, что у них зеленоватые шинели и такого же цвета каски, но теперь, на неярком снегу, фигуры казались черными. Фокусники, они, треща на ходу автоматами, шагали, выпуская тысячи устрашающих светящихся пуль.
А добрый конь нес и нес.
У ротного командного пункта Галлиулин уже взваливал на спину пулемет. Один из связных бежал наискосок к реке, на фланг батальона. Рахимов уже позвонил сюда, уже сообщил задачу.
Бозжанов стоял у командного пункта. Рядом притопывал ногами Муратов.
Подскакав, я приказал:
— Бозжанов, пойдешь с пулеметчиками! Повтори задачу!
— Умереть, — глухо сказал он, — но…
— Жить! Огневая точка должна жить! Держаться, пока не загнем фланг!
— Есть, товарищ комбат! Огневая точка должна жить.
— Проберись по оврагу, действуй хладнокровно, выжди, подпусти…
Я посмотрел на пулеметчиков, на Мурина, Блоху, тяжело нагруженных лентами.
— Бегом! Заставьте, ребята, лечь эту шпану! Краев, за мной! Синченко, за мной!
Ко мне подскочил Муратов.
— А я, товарищ комбат? — сиротливо сказал он.
— Беги с политруком!
Сквозь просвет между рекой и селом мы поскакали за Новлянское, на фланг батальона. Связной еще не добрался сюда, но из крайних окопов бойцы уже вышли. Некоторые стояли в траншеях по плечи в земле; другие, по-двое, по-трое, присели на снегу. Отсюда, за взгорьем, шагающие немцы не были видны, но все смотрели туда, назад, где трещали автоматы, откуда взлетали красные шальные пунктиры.
Немцы спереди и сзади. Куда деваться? Укрытые грозные ячейки стали ловушками. Куда деваться? Я ощутил: вот так и гибнут батальоны.
Я приказал командиру взвода:
— Выводите первое отделение! Каждому знать свое место по порядку номеров. Первое отделение поведу я, второе — Толстунов, третье — вы!
— Куда? — спросил Толстунов.
— За мной! Загнуть фланг!.. Краев! Принимай командование ротой. Выводи следующий взвод. Примкнешь к нам.
— Есть, товарищ комбат!
— Толстунов, к своему отделению! Держи дистанцию пятьдесят метров от меня. Не отставать! Не сбиваться в кучу! Иди! Первое отделение, слушать мою команду! За мной! Бегом!
Прижав согнутые локти, я припустился что есть мочи по некрутому подъему, мимо темных домов села, где багровел в стеклах отраженный закат, по избитому полю, к лесу. Я слышал за собой топот: сзади бежало отделение.
В какой-то момент я опять увидел немцев. Ого, как приблизились, как выросли шагающие по снегу черные фигуры! За пять-шесть минут, что протекли с тех пор, как я заметил немцев с седла, расстояние сократилось до полукилометра. Быстро идет: сто метров — минута. А нам еще бежать, бежать… Край леса далеко, будто край света. До первых деревьев тоже почти полкилометра.
Я рывком усилил бег, стараясь не хватать воздух губами, чтобы не сбить дыхания, и порой все-таки хватал, всасывая сквозь занывшие стиснутые зубы. Позади слышался уже не только топот, но и громкое свистящее дыхание.
В немецкой цепи заметили нас. Красные траектории, скрещиваясь, пронзали воздух впереди и сзади, проносились над головой или с легким шипеньем потухали у ног.
Немцы стреляли без прицела, с хода, но множеством пуль. Сзади кто-то упал. Донесся тонкий, хватающий за душу крик:
— Товарищи!..
