— Не знаю, еще не принесли… Там и другие. Не знаю, убиты или ранены…
— Где — там?
— На наблюдательном… Отсюда все пошли — выносить командира и других. А меня оставили. Велели вам звонить.
— Что же там произошло… на наблюдательном?
Я с усилием выговорил это, уже зная, что обрушилась страшная беда.
— Разбит…
Я молчал.
Вот-вот грохот сменится жуткой тишиной, вот-вот немецкая пехота, сосредоточенная для атаки, пойдет через реку, а наблюдательный пункт разбит, пушки ослепли, и в роте нет командира…
Я сказал:
— Собери, Муратов, связных. Пусть передадут во взводы: «Лейтенант Севрюков ранен, на ротном командном пункте вместо него комбат». Сейчас буду у вас.
Положив трубку, я приказал начальнику штаба Рахимову:
— Немедленно свяжитесь с Краевым. Пусть явится принять от меня вторую роту.
Затем крикнул ординарцу:
— Синченко! Коня!
5
Мы вскачь понеслись через поле.
У коня по-кошачьи поднялись тонкие, просвечивающие уши; я его гнал напрямик, натянув повод, не давая шарахаться от взрывов.
В мыслях билось одно: «Еще! Еще! Пусть еще несколько минут длится это завывание, пронзительный свист и грохот. Только бы не тишина! Только бы успеть!»
Навстречу из Новлянского вылетела военная тачанка. Повозочный нахлестывал могучих артиллерийских лошадей. По бедру у одной стекала темной полосой кровь.
— Стой!
Повозочный не сразу сдержал упряжку.
— Стой!
На заднем сиденье я увидел Кухаренко. В очень бледное лицо крапинками впилась земля. Наискось через лоб шла свежая вспухшая царапина с каемкой присохшей крови. На измазанной глиной шинели висел артиллерийский бинокль.
— Кухаренко, куда?
— На… на… — словно заика, он не мог выговорить сразу. — На огневую, товарищ старший лейтенант.
— Зачем?
— Наблюдательный пункт…
— Знаю! Я тебя спрашиваю: зачем? Бежишь? Назад!
— Товарищ комбат, я…
— Назад!
Кухаренко посмотрел на меня словно неживыми глазами, в которых застыл ужас пережитого. И вдруг будто кто-то изнутри подменил зрачок. Вскочив, Кухаренко заорал громче меня:
— Назад! — и выругался в белый свет.
За мной, не разбирая дороги, подбрасывая по выбоинам тачанку, тяжело скакала пара артиллерийских коней.
Церковь, увенчанная колокольней, служила перевязочным пунктом. Снаружи, за стеной, укрывающей от обстрела, расположилась батальонная кухня. Я увидел Пономарева, командира хозяйственного взвода. Он вытянулся, заметив меня.
— Пономарев, связь действует?
— Действует, товарищ комбат.
— Где телефон?
— Телефон тут, товарищ комбат, в сторожке.
На глаз от проема колокольни до сторожки было метров сто пятьдесят.
— Провод есть?
Уловив утвердительный кивок и не дожидаясь ответа, я приказал:
— Сейчас же телефон на колокольню! Бегом! Секунда дорога, Пономарев!
По каменным ступеням паперти я вбежал в церковь. Там, на соломе, застланной плащ-палатками, лежали раненые.
— Товарищ комбат…
Меня негромко звал Севрюков. Быстро подойдя, я взял обеими руками его странно тяжелые, пожелтевшие кисти.
— Прости, Севрюков, не могу сейчас…
Но он не отпускал моих рук. Пожилое лицо, с сединой у аккуратных висков, с явственно обозначившейся короткой щетинкой, осунулось, обескровело.
— Кто, товарищ комбат, вместо меня?
— Я, Севрюков. Прости, не могу больше…
Наверх пробежал телефонист с аппаратом. За ним вилась тонкая змейка провода. Я стиснул и выпустил тяжелые руки.
По витой лестнице я поднялся на колокольню. Кухаренко был уже там. Присев, он из-за каменных перил наблюдал в бинокль. Телефонист прикреплял провод к аппарату.
— Сколько правее? — спросил я.
Кухаренко взглянул удивленно, потом понял.
— Ноль пять, — сказал он.
Я повернулся к телефонисту.
— Скоро ты?
— В момент, товарищ комбат.
Кухаренко протянул мне бинокль. Поправив его по глазам, поймав резко придвинувшуюся, сразу посветлевшую зубчатую линию леса, я повел стекла ниже и вдруг ясно, словно в полусотне шагов, увидел немцев. Они стояли. Стояли «вольно», но уже выстроенные. Можно было различить боевые порядки. Группы — вероятно, взводы, — разделенные небольшими промежутками, были расположены так: впереди одно отделение, позади — крыльями — два. У офицеров, тоже надевших каски, уже отстегнуты кобуры парабеллумов, которые немцы, я впервые тогда это увидел, носят с левой стороны на животе. Так вот они, те, что подошли к Москве, — профессионалы-победители! Сейчас они пойдут через реку.
