Эх, жизнь в Термезе… Оказывается, это была сказка, а он и не подозревал об этом. А теперь, когда за сомкнутыми ресницами открылось внутреннее видение, он начал легко созерцать картины мимолетных вчерашних дней, все волшебным образом изменилось в его недавнем прошлом. Даже командир полка стал безобидным Иванушкой-дурачком, и в этом образе Ремизов его сразу и навсегда простил. Служба сжалась до размеров утилитарной необходимости, она собирала в себя весь яд, все зло этой жизни, так что вне службы всюду вокруг светилась ничем не омраченная радость, радость самой высокой пробы. Его совсем юная жена, ставшая за полгода семейной жизни из стройной березки уточкой, была то небесным ангелом, то сладкозвучной сиреной. Теперь же все это в прошлом…
Какой же странный он – Человек. Дикие звери и прирученные машины живут сегодняшним днем, одни проводят жизнь в поисках пищи и в борьбе за выживание, другие могут безропотно и с надрывом работать, и у первых, и у вторых нет ни вчерашнего, ни завтрашнего дня. У человека все наоборот – у него нет сегодняшнего дня, он бежит из него. Вырывает из памяти фантом прошлого, борется с ним, пытается его победить, и часто побеждает. А потом, не задерживаясь ни на секунду, оседлав очередную мечту, он стремительно врывается в Завтра, но впереди его ждет разочарование, потому что победить будущее невозможно. Бороться и побеждать надо сегодня, чтобы этот завтрашний день наступил. Ремизов очнулся. По трассе с ревом шла колонна тяжелых наливников. Они – лакомая цель для «духов», взводный это уже знал, эффектно взрываются, красиво горят, что еще нужно для эстетичной и эмоциональной афганской натуры?
– Туранов!
– Все нормально, товарищ лейтенант, я наблюдаю.
– Будь внимательнее! Прощупай все дувалы и кустарник слева, – и тут же, прижав к горлу ларингофоны, запросил эфир: – «Пятьдесят восьмой», «Пятьдесят девятый», прием.
– На связи, – откликнулись экипажи машин.
– Усилить наблюдение. Быть в готовности!
Колонна благополучно прошла охраняемый взводом участок, замыкающий БТР с развернутым влево стволом пулемета проскочил мимо, и на непродолжительное время над дорогой снова воцарилась тишина.
Взводу Ремизова досталось три позиции между Чарикаром и Джабаль-ус-Сараджем. Впереди, за дорогой, простиралась та самая «зеленка», нафаршированная тайными тропами, лабиринтами дувалов, виноградников, еще дальше виднелись группы деревьев и отдельные дома – оттуда ожидалось нападение, туда и смотрел длинный и тонкий, как игла, ствол боевой машины, укрытой по башню в окопе. Сзади позиций взвода, как дно чаши, лежала луговина, где на приличном расстоянии от них паслись небольшие стада овец и другой живности. Луговина плавно переходила в предгорье, плоское, как огромный стол, и уже из него вырастал в небо чернеющий в двадцати километрах хребет. Задача выглядела простой: обеспечить на своем участке беспрепятственное движение колонн по дороге, в случае нападения принять соответствующие меры. Но вот уже четвертый день ничего не происходило – конечно, отсутствие новостей и есть самая хорошая новость… Между тем командиру взвода в его миражах рисовались картины возможного боя. Романтично. Когда-то ведь это случится. В самый первый раз. Но как только он приближался в мыслях к команде на открытие огня, миражи рассыпались.
«Стрелять в людей? Именно так, командир взвода, и именно ты отдашь этот приказ своим солдатам и добьешься его выполнения». От одной только рискованной мысли в кровь лошадиной дозой впрыскивался адреналин, а по коже наперегонки бежали колючие мурашки. Ремизов не имел этой самой психоэмоциональной подготовки (даже слов таких не знал), а она, что странно, и не предусматривалась курсом военного училища, растворялась среди других предметов. Ее, эту подготовку, экономно заменяли висевшие на стенах казарм красочные плакаты времен вьетнамской войны со звероподобными, кровожадными «зелеными беретами», рвущимися через казарменные коридоры к противоположной стене, где на другом плакате русский парень в Трептов-парке держал на руках девочку. Между маленькой немецкой девочкой и натовскими штыками возвышалось большое, хотя и выполненное в камне, но горячее и беззащитное тело русского солдата. Чтобы кого-то защитить, надо уметь делать ЭТО, а командир взвода все пребывал в состоянии юношеской мечтательности, совершенно не думая о том, что сначала стрелять начнут в него самого, в его солдат, и, может быть, чужие пули настигнут свои цели прежде, чем он отдаст команду на открытие огня. Но откуда-то с гор налетал прохладный весенний ветерок, и он отталкивался от тяжелых мыслей, успокаивался – все не так плохо – и становился уверенным, что в нужный момент он будет готов к войне и сможет сделать то, что должен.
